Поликарп замялся:
— На кой ляд он кому нужон?
— Судить надо этих интендантов за такое снабжение.
Драгунский быстро надел гимнастерку и, не застегнув ворота, чтобы видно было тельняшку, направился в санчасть.
— Нужон мне окурок, я сам могу одолжить табачку, — проворчал вслед ему Посохин, не замечая, что у входа в землянку стоит замполит Русанов.
— Кто здесь табачком разбогател? — спросил он, улыбаясь. — Поликарп Агафонович разбогател?
— Да нет... Это я не к тому, — опустил глаза Посохин. — Окурок у лейтенанта потерялся. Еще на меня подумает.
— Фу-ты, тоже мне пропажа!.. Стоит ли про окурок толковать? Кому он нужен?
— Про то и говорю.
— Предположим, вы его искурили. Ну и что же?
— Ежели бы искурил — не обидно было бы, к чему отпираться?
— А куда же он девался, окурок-то? — хитро улыбнулся Викентий Иванович. — Как дело-то было?
— Ну как было... — нехотя промямлил Поликарп, опускаясь на прикрытое дощечкой ведро.
Иволгин почувствовал, что завязывается долгий разговор. Чтобы не мешать, он прошел из «предбанника» в землянку и начал подшивать чистый подворотничок, изредка поглядывая в проем двери на сидевших поодаль собеседников.
— Тут и говорить-то вроде бы не про что. Мету я вчерась в землянке. Смотрю, «бычок» лежит на тумбочке, то есть окурок, значит. Совсем крохотный, плюнуть не на что. Ну, думаю, кому он такой нужон, окромя меня? Взял я его без всякой задней мысли и положил вот сюда за отворот пилотки.
— Значит, взял-таки?
— Да не в том дело. Взять-то взял, не отрицаю, но я же не пользовался им. Проснулся утром — хвать пилотку, а его там и след простыл. Увел кто-то.
— Так и с концом? — посочувствовал замполит.
— Как в воду канул. А товарищ лейтенант не разберется толком и вроде бы намекает...
— Вот именно — не разберется, — подхватил Викентий Иванович и, приложив ладонь к голове, закатился заливистым смехом.
— А как же иначе? Кто искурил, тому и предъявляй притензию. Я-то при чем? Теперь, когда буду мести, ежели встретится окурок, дак я его кругом обмету, и пусть лежит, леший с ним, — сказал Посохин, переставляя ведро.
Замполит смотрит на Посохина внимательно, прямо в глаза. Лицо у Поликарпа почти всегда хмурое, чем-то недовольное, зубы желтые, прокопченные табаком, волос на голове не густо — «на полдраки не хватит», как он сам выражается. А взгляд, если присмотреться, разный бывает: то кроткий, смиренный, ко всему безразличный, то плутоватый.
Примостившись поудобнее на ступеньках землянки, Посохин достает не спеша кисет, набивает трубку, берет «катюшу» — кресало — и высекает огонь. После шутки речь заводит о самом главном.
— Но дак, паря, когда же ко дворам-то пускать станут? — спрашивает он, трамбуя кривым, узловатым пальцем трубку. — Али обратно неизвестно?
— К сожалению, ничего неизвестно, Поликарп Агафонович, — разводит руками замполит.
— Ты смотри-кось, какая незадача получается: брали на сорок пять суток, а держут четвертый год — и все но известно.
Посохин заговорил о детишках, которые снятся ему, потом достал из кисета пересыпанные табаком два тетрадочных листка в косую линейку, один протянул замполиту. Русанов стал читать.
Это было письмо из Чегырки. Начиналось оно с поклонов «от бела лица до сырой земли». Все дети, независимо от возраста, назывались по имени и отчеству. «Еще кланяется тебе твой сын Федор Поликарпович, дочь Агафья Поликарповна, дочь Марина Поликарповна и малолетний сынок Иван Поликарпович». Далее следовала уже деловая часть, которая начиналась с убийственного допроса: «Пошто же ты так долго не приходишь домой? Кум Северьян, даром что без ноги, и то пришел. Кеха тоже обещается. А ты и не думаешь. Уж не связался ли с какой бабой крашеной, как Захарка Баякин? Скорей приходи. Избу надо штукатурить. А нам одним не под силу. Ежели без дранки, глина отпадывает, а ежели с дранкой, то гвоздей нет. Где ты там запропастился, идол окаянный, ни слуху от тебя, ни духу».
Второй листок Поликарп читать не дает: больно ругливый. Но замполит и без того знает, что там написано — костерит Матрена своего мужа на чем свет стоит. А костерит ни за что — всему виной Юртайкин. На прошлой неделе Посохин получил от жены письмо и, как всегда, дал почитать Сене, чтобы тот написал ответ.
Прочитал Юртайкин письмо — и взяла его досада.
— Не любит она тебя, черта облезлого.
— Экось куда махнул, — отвернулся Поликарп.
— Да как же терпеть такое! Четвертое письмо — и ни одного ласкового слова. Все про гвозди да про дранку! А любовь-то, любовь где? — подзадоривал Юртайкин.