А ещё никакая взрывная волна не могла унести лейтенанта Сухова настолько далеко от Припяти, на окраине которой сражались с биомехами чистильщики. Навигация лейтенанту на самом деле не требовалась. Он служил в Чернобыльской бригаде Барьерной армии вот уже третий год, и потому изучил Старую Зону во всех деталях. Очнулся лейтенант не в Припяти, а точнёхонько в центре Чернобыля, города-призрака, поглощённого жестяными лесами. Это Сухов понял сразу. Чистильщики забредали сюда нечасто, но, однажды побывав в этом жутком местечке, запоминали его в мельчайших деталях. Даже самая мощная взрывная волна не могла пронести Сухова несколько километров над «ржавым морем тайги» из автонов и, главное, аккуратно, не повредив, уложить на склон огромной воронки. Однако другого объяснения своему появлению в Чернобыле лейтенант не находил. Когда Сухов пришёл в себя, он обнаружил, что лежит на середине склона, но ни выше, ни ниже, ни по бокам от него нет никаких следов. То есть никто не приносил сюда Сухова на носилках или на руках, сверху его тоже вряд ли скинули — тогда он по инерции проехал бы вниз хотя бы метр, но и следов скольжения на склоне не наблюдалось. Получалось, прилетел и медленно спланировал? Бред? Да, бред. Но какие ещё варианты?
Павел вновь окинул взглядом воронку. На лоснящихся от грязи склонах вообще не обнаружилось ничего лишнего. Не заметил лейтенант ни «ростков» жестяных кустарников, ни ржавой «плесени», тоже металлической, ни следов людей или машин. На дне огромной конусовидной ямы стояла грязная лужа, которая служила единственным «украшением» воронки. Взгляд лейтенанта почему-то задержался на луже. Ничего особенного в ней Сухов не нашёл. Обычная жидкая грязь слегка колыхалась, по её поверхности расходились тысячи мелких кругов от дождевых капель, а иногда в луже вздувались маленькие пузырьки. Картина знакомая с детства. Но лейтенант всё-таки потратил почти полминуты на изучение лужи. То ли подсознательно уловил какую-то странность, то ли просто никак не мог сосредоточиться и надеялся, что вид лужи, которая выглядела в неестественно пустой воронке единственной нормальной деталью, поможет стряхнуть ощущение нереальности происходящего.
Встряхнуться так и не удалось. Вид покрытой рябью и кругами воды, наоборот, ещё глубже загнал Сухова в своеобразный транс. Осознав это, лейтенант решил сменить тактику. Он усилием воли отогнал хандру и уныние, встряхнул головой, как боевой конь, и начал карабкаться по скользкому склону воронки.
Выбраться удалось с третьей попытки. Очутившись наверху, Павел ещё раз взглянул вниз. Лужа осталась на месте, а нереальный пейзаж склона теперь испортили глубокие борозды и рытвины, которые образовались после суховского восхождения. Впрочем, усилившийся дождь уже почти зализал все дефекты грунта на том месте, где Сухов начал свой путь. Вот и вся мистика. Ларчик открывался просто. Потому и не увидел Павел поначалу никаких следов вокруг себя, всё дело в дожде и особой вязкости почвы.
Простое, но важное открытие существенно взбодрило лейтенанта. И пусть оставался неясным такой странный момент, как перемещение из Припяти в Чернобыль, у Сухова появилось главное — уверенность, что всё происходящее не сон и не бред. Жаль, по-прежнему барахлил компьютерный имплант. Сухов не имел ни выхода в м-сеть, ни доступа к автономным базам данных или хотя бы к элементарной текущей информации: координаты, температура воздуха, время и так далее.
Павел оторвался наконец от созерцания воронки, в очередной раз встряхнулся и окинул взглядом окрестности. Ничего нового лейтенант не увидел. Всё здесь выглядело уныло и привычно.
К руинам домов цеплялись жестяные лианы, чёрно-серые, с пятнами ржавчины и зеленоватыми потёками медных окислов, а дороги и тротуары на улицах поросли разнокалиберными автонами другого вида и состава. Часть жестяной растительности напоминала причудливо изогнутые дюралевые деревья и колючие кустарники со стальными шипами, а часть больше смахивала на свинцовые сталагмиты, на поверхности которых нашла себе местечко серо-буро-зелёная имитация северных лишайников. Изредка глаз цеплялся за растительность активную, способную реагировать на движение и хватать путников за ноги или же просто способную шевелиться не только под напором ветра, но и произвольно. Самый яркий пример: «титановая лоза». В поле зрения Сухова попал и такой экземпляр. И вся эта металлическая «флора» состояла из тех же микроскопических элементов, что и «фауна» Зоны Смерти, из наночастиц, которые соединились в причудливые «растения» стараниями нанороботов — главной составляющей и одновременно движущей силы местной биомеханической эволюции.
В зарослях «жестянки», как на языке военных, по аналогии с «зелёнкой», назывались заросли металлорастительности, наверняка прятались и представители зональной «фауны». То есть мелкие механизмы, типа скоргов, и более крупные биомехи. Все металлические твари имели программы, которые превращали этих причудливых, мягко говоря, роботов в подобие живых существ. Собственно, потому их и назвали биомехами, от слов «био», жизнь, и «механизм». Но на взгляд дотошного и щепетильного в вопросах терминологии Сухова, автономная программа функционирования не вдыхала в роботов никакой жизни. По сути они так и оставались мёртвыми железяками. Однако название «биомех», живой механизм, ближе к истине, чем первоначальный термин «механоид». Так называли железных тварей до Большой зачистки пятьдесят шестого года. «Механоидами», строго говоря, следовало называть не роботов, а, наоборот, людей, которые застряли в Зоне Смерти и, уподобившись механизмам, начали действовать по программе, навязанной им этим гиблым местечком. Ведь «механоид» так и переводится: «подобный механизму».
Впрочем, как гласит старая пословица: «Хоть горшком называй, только в печь не сажай». Применительно к ситуации, в которую попал Сухов, понимать это следовало так: биомехи, механоиды, без разницы, лишь бы не засекли и не накрыли медным тазом. С дюжиной патронов не отбиться и от десятка условно живых железок.
Лейтенант на всякий случай ещё разок пошарил по карманам. Кроме «Шторма» с мизерным боезапасом, нашлись ещё два вида оружия. Нож и порядком изношенный «фрич», особого вида артефакт, созданный аномальной энергией Зоны невесть из чего, но ставший для людей просто незаменимым элементом «набора выживания». Студёнистая зеленоватая масса никак не реагировала на керамику, пластик, органику и её производные, зато «люто расправлялась» со всем металлическим. При контакте «фрич» мгновенно замораживал металлы до сверхнизких температур и менял их свойства, делая любую броню хрупкой, как стекло.
Этим свойством «фрича» охотно пользовались и вольные сталкеры, и военные, и все желающие. Чаще всего они носили «студень» в карманах хэбэшек или в кожаных подсумках и использовали в ближнем бою с чугунками вместо ножа. При погружении во «фрич» рука бойца одевалась в студень, как в перчатку, и дальше от человека требовалось только побороть страх и посильнее врезать кулаком по броне биомеха. Обычно результат превосходил все ожидания. Некоторые особо крепкие бойцы умудрялись даже проломить броню бронезавра — перекроенного по странным лекалам биомехов танка. Конечно же, «фрич» не обладал большим ресурсом, после каждого применения перчатка на руке истончалась. Но «фрич» Сухова пока годился для вполне серьёзной стычки, его толщины могло хватить ударов на десять.
Ещё в подсумке, в резервном отделении, нашлась одна плазменная граната старого образца, ГП-1. Взрыв этого изделия обеспечивал десятиметровую в диаметре зону поражения всего и всех. Поражения полного и беспощадного. Всё, что попадало в пылающий круг, сгорало почти без остатка. Разве что от тяжёлых бронированных биомехов оставались обугленные корпуса. Павел подбросил небольшой серебристый цилиндрик на ладони и переложил его из подсумка в карман.