Мы почти не разговаривали в пути, и на границе усадебного парка он покинул меня, пробормотав, что дальше я не заблужусь. Мы торопливо раскланялись, и я пустился в дальнейший путь, рассчитывая исключительно на собственные силы, поскольку сторожка привратника парка до сих пор необитаема. Расстояние от ворот парка до усадьбы – две мили, но мне показалось, что для меня они вылились в верные четыре, пока я плутал среди деревьев, проваливаясь в снег чуть ли не по шею. Оценить всю тяжесть такого пути может только тот, кто испытал такое на собственной шкуре. Как бы то ни было, часы в доме пробили полдень, когда я после всех мучений оказался дома – значит ровно по часу на каждую милю от Грозового Перевала тащился я в этот раз дольше обычного.
Моя экономка и прочая прислуга радостно и бурно кинулись навстречу, бессвязно восклицая, что уже не чаяли увидеть меня живым после того, как я так и не вернулся прошлой ночью. Они были уверены в моей гибели в снежную вьюгу и уже волновались о том, как им снаряжать партию на поиски моих бренных останков. Я попросил свою челядь успокоиться и замолчать, раз уж я дома, и, продрогший до костей, потащился наверх, где наконец-то переоделся в сухое и с полчаса ходил взад-вперед, пытаясь согреться. Потом я уединился в кабинете, слабый как новорожденный младенец и несчастный настолько, что меня не радовало даже тепло очага и аромат горячего кофе, приготовленного служанками для подкрепления моих угасающих сил.
Глава 4
Воистину, люди в своем непостоянстве подобны флюгерам! Я, тот, кто еще вчера поклялся держаться подальше от любого общества и благодарил небо за то, что сподобился оказаться в глуши, где общение с себе подобными почти невозможно, – проявил слабость и, промучившись от тоски и одиночества до темноты, был принужден капитулировать. Под предлогом получения сведений о заведенных в доме порядках я попросил миссис Дин, когда она принесла ужин, составить мне компанию, пока я ем, искренне надеясь на то, что она окажется кладезем сельских новостей и либо не даст мне спать красочным пересказом местных сплетен, либо, наоборот, навеет на меня сон своим разговором.
– Вы ведь давно здесь живете? – начал я. – Вроде, вы говорили, что целых шестнадцать лет?
– Восемнадцать, сэр. Я сюда приехала с молодой хозяйкой, когда она замуж вышла, горничной ее была. А как она померла, хозяин поставил меня здесь экономкой.
– Неужели?
Последовала неловкая пауза. Миссис Дин явно не была сплетницей либо готова была говорить только о своих делах, что меня не слишком-то интересовало. Но тут ее румяное лицо подернулось дымкой воспоминаний, и, посидев с минуту в задумчивости, уперев кулаки в колени, она вдруг проговорила:
– Ну, времена-то сейчас совсем не те, что раньше!
– Да, – с готовностью подхватил я, – вам, наверное, довелось увидеть немало перемен?
– Да уж навидалась, – и к лучшему, и к худшему…
«Дай-ка я для начала переведу разговор на семью моего хозяина», – решил я. Очень уж мне хотелось узнать историю красивой девочки-вдовы. Кто она – здешняя или, что более вероятно, уроженка других, экзотических краев, которую indigenae[10] никогда не признают своей. Поэтому я сразу задал вопрос, почему мистер Хитклиф предпочитает сдавать усадьбу «Скворцы», а сам ютится на Грозовом Перевале. «Неужели у него нет денег, чтобы лучше содержать все свои поместья?» – спросил я.
– Денег у него, сэр, несчитано, – отвечала моя экономка. – Никто не знает, сколько у него их, и каждый год его богатство только прирастает. Конечно, он может себе позволить жить в лучшем доме, чем его нынешнее обиталище, но он, я бы сказала, прижимист. Может, он и хотел переселиться в усадьбу «Скворцы», но как услышал, что есть выгодный жилец, так и остался на месте. Не может он упустить возможность заработать пару сотен. Даже не верится, что люди могут быть такими скаредными, когда у них никого близких нет и состояние оставить некому.