— Тр… Трофим! — произнес он и, рассердившись, крикнул: — Чего привязался? Катись!..
Из трактира доносится веселая музыка. Распахнув дверь ногой, половой выводит пьяного офицера.
— Ну и нагрузились, ваше благородие!
— Не огор-чай меня без ну-ужды! — напевает офицер. — Может быть… последний раз!
Прислонив офицера к фонарному столбу, половой возвращается в трактир.
— Эй, человек!.. Где ты? — кричит пьяный.
— Дяденька, я помогу! — услужливо говорит Цыган и обхватывает офицера рукой.
Пальцы нащупали кобуру и ловко расстегнули ее.
— Человек! Почему ты стал таким маленьким? — лепечет пьяный. — Измельчал ныне человек!
Цыган опустил наган за рубаху и отбежал от офицера.
Подвал. Вся армия в сборе. Трясогузка анализирует результаты дневной разведки:
— Молодец, Цыган! Наган — это вещь! Винтовка тоже пригодится! Ну, а теперь насчет заключенных…
— Кормить их надо и воды дать! — говорит Мика.
— Выдумал еще! Еду раздавать! — возразил Цыган.
— Тогда я свою порцию носить буду!
— Валяй!.. Если загнуться хочешь!.. Да за еду двумя руками держаться надо! — горячится Цыган и вытягивает обе руки с растопыренными пальцами.
Трясогузка ударил его по рукам.
— Загребала!.. Еду дадим! Их из-за нас посадили. Из-за поезда!.. Мика, пиши записку: кормить будем каждую ночь! А ты, Цыган, готовь воду! Бутылки в углу!
Слышится лихой перезвон гитары, одобрительный гул голосов. А здесь, у задней стены, в темноте Мика стоит на плечах Трясогузки и просовывает сквозь прутья решетки бутылки с водой и консервные банки.
Хохочет часовой у дверей пакгауза. Пересмеиваются солдаты, наблюдая за Цыганом, который дает бесплатный концерт для отправляющихся на фронт колчаковцев.
На путях стоит длинный эшелон. К нему от водокачки пятится паровоз.
Цыган то поет под гитару, то пляшет. Он устал. Пот выступил на лбу, но мальчишка продолжает свой концерт.
Наконец среди солдат появляются Мика и Трясогузка. Цыган на полуслове обрывает песню и бежит к друзьям.
— Стой! Попляши еще! — кричит часовой.
— В следующий раз!
И снова мальчишки в подвале. Трясогузка и Цыган пригоршнями берут порох из бочки и увязывают его в куски батиста. Растет горка узелков с порохом.
Из такого же куска батиста Мика готовит флажок. Все надписи сделаны. Осталось поставить кавычки.
Подошел Трясогузка, посмотрел.
— Да на что ты этих головастиков каждый раз малюешь?
— А как же! — удивился Мика. — Кавычки обязательно! Ты же на самом деле не трясогузка.
— Все эти флажки — ерунда! — говорит Цыган.
— Ты против знамени? — сердито спросил Трясогузка.
— Да нет… С ним только сложно!
Мика и Трясогузка задумались.
— Может, и верно! — произнес командир. — Ну ладно! В последний раз!
Около особняка полковника скупо светит уличный фонарь. У забора появляются три тени: Трясогузка, Цыган с мешком и Мика. Они по очереди забираются на забор, а оттуда — на дерево.
Залезли и замерли, прижавшись к стволу.
Внизу проходит патруль. Когда шаги солдат затихли вдалеке, мальчишки влезли еще выше. Потом Цыган пополз по толстому суку, который нависал над крышей кухни. Мальчишка развязал мешок и стал опускать в трубу узелки с порохом. Мешок опустел. Цыган бросил флажок с надписью «Армия «Трясогузки» и пополз обратно. Доложил командиру:
— Ни разу не промазал!
— Тихо! — шепнул Трясогузка.
Внизу под деревом бесшумно промелькнула девушка — та самая, которая подавала сигнал опасности, сестра Николая. Оглянувшись, она быстро пришлепнула к забору листовку.
Весело потрескивала печка. Толстая стеариновая свеча стояла на большом ящике, вокруг которого сидела вся армия.
Мика читал снятый с забора листок:
— «Трудовая Сибирь обливается кровью. Но чаша народного терпения переполнилась. Дни Колчака сочтены! Над белогвардейцами занесен карающий меч пролетариата.
Приближается первомайский праздник. Большевики-ленинцы призывают всех, кому дороги завоевания революции, отдать свои силы на борьбу с кровавой диктатурой «омского правителя»…
Мика придвинул листовку к Трясогузке и сказал:
— Вот они — кавычки! А ты спорил!
— Где?
— Омский правитель в кавычках, потому что никакой он не правитель, как и ты — не птица трясогузка!
— Ты что, меня с Колчаком равняешь?
Трясогузка вскочил от возмущения и больно ударился коленом об угол ящика. Свеча упала и погасла.
— Да я тебя!.. — зло закричал он.