Он выразительно хлопает по коробке маузера и спрашивает:
— Разъяснять еще надо?
— Не надо!.. Ясно!.. — вразнобой отвечают бойцы.
— Тогда порешим так! — продолжает Глеб-старший. — Мы — питерцы и жить будем на питерском пайке!.. Вопросы есть?
— А как насчет поесть? — спрашивает кто-то и добавляет смущенно: — По питерской, конечно, норме…
— Каша варится! — отвечает Глеб-старший. — На остановке поедим!
Слышится разочарованный шумок.
— А если поезд пойдет и пойдет… без остановок?
— Если хоть до самого Питера пойдет без остановок, то только радоваться надо, товарищи!.. Потерпим!
Бойцы молчат.
— Потерпим, спрашиваю? — повторяет Глеб-старший.
— Потерпим! — отвечают бойцы.
В передней теплушке тоже полно мешков, кулей и ящиков. Потрескивают дрова в печке. На ней котел. В нем что-то бурлит. Один боец помешивает варево палкой. Второй — это Митрич — стоит у двух ящиков. На левом — весы с гирями. На правом — выстроились рядами небольшие порции хлеба. Митрич считает их вслух…
— Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Еще одной не хватает…
Он отрезает от каравая тонкий кусок хлеба, кладет его на весы. Кусок чуточку перевешивает. Митрич недовольно крякает, берет нож, чтобы отрезать излишки. Подумав, он машет рукой и произносит:
— Ладно!.. Глебке будет — с походом…
— Правильно! — соглашается боец. — За смекалку!..
Средняя теплушка. Глеб-старший подсаживается к Василию и Глебке.
— Как глаз?
— Глаз — он что!.. К вечеру проморгается! — беззаботно отвечает Василий. — Ты, товарищ командир, лучше Глеб Глебычу посочувствуй! У него вво какая шишка на затылке проклюнулась! Хоть бы медяшку какую приложить…
Глеб ласково похлопывает сына по плечу, а Василий, повысив голос, говорит, обращаясь сразу ко всем:
— А что, товарищи!.. Сидеть бы нам на той станции, если б Глеб Глебыч в колокол не ударил!
— Это верно! — подхватывает Архип.
— Как заправский начальник, отправку сыграл! — добавляет кто-то. — Быть тебе, Глеб Глебыч, начальником преогромной станции!
— Не… не хочу! — серьезно отвечает Глебка.
— А кем ты хочешь быть? — подмигивая бойцам, спрашивает Василий.
— Доктором!.. Тиф буду лечить!
Василий удивленно присвистывает.
— А чем его лечат, знаешь?
— А во! — Глебка трясет привязанной к поясу флягой.
Василий недоуменно принюхивается.
— Никак керосин?.. То-то я смотрю — от тебя, как от старого примуса, воняет!
В вагоне хохочут.
Глебка хмурится и горячо, убежденно объясняет:
— Руки и шею натрешь — вошь и не заползет!
— А может, и внутрь надо принимать в день по чайной иль там по столовой ложке? — шутит Василий.
Глебка не отвечает. Лицо у него темнеет и он говорит:
— Это мне… мама так приказала…
И точно ветром смахивает с лиц улыбки. Наступает тишина. Монотонно перестукивают колеса.
Хмурится Глеб-старший, вздыхает, смотрит на Василия, просит:
— Песню бы, что ли… затянул!
Василий закидывает голову так, что виден острый кадык, и начинает негромко петь неожиданно глубоким и чистым голосом:
И тут уже все включаются в песню.
Из передней теплушки высовывается Митрич. Послушав песню, он складывает руки рупором и кричит:
— Эй! Артисты!.. Каша готова!
Из средней теплушки показывается голова Архипа.
— Чево-о?
— Каша готова!.. Зови командира!
У двери появляется Глеб-старший.
— Товарищ командир! — кричит Митрич. — Разрешите подавать ужин!
Глеб молчит. На скулах вздуваются и начинают перекатываться желваки.
— Еще насмехается, усатая образина! — цедит Архип. — Сам небось набил брюхо-то, а нас дразнит!
— Архип! Держи! — кричит Митрич и ловко кидает вдоль вагонов клубок веревки, оставив один конец у себя в руке.
Архип ловит клубок.
— Опусти вниз! — командует Митрич.
Архип, все еще ничего не понимая, опускает руку с бечевкой книзу, а Митрич продевает конец бечевки сквозь дужку котелка, вскидывает руку — и котелок, как вагонетка на подвесной дороге, начинает скользить от вагона к вагону.
За этой операцией наблюдают все бойцы продотряда.
Котелок с приклеенной к нему бумажкой, на которой нацарапано: «Глеб Глебычу», благополучно попадает прямо в руки Архипу. Под дружный гомон одобрительных голосов Архип вручает котелок Глебке.