Так что я не особенно удивился, когда весь мой эмоциональный спектр оценки действительности сузился до одного долгого и протяжного «бляяяя». Если карма действительно существует, то судя по тому, что со мной происходит, в прошлой жизни я был одним из всадников апокалипсиса. Жаль, что вместе с наступлением нового года не происходит сброс настроек до заводских и не обновляются проги, отвечающие за память. Я бы отформатировал пару секторов…
К тому моменту, как на горизонте появился Лёхин дом, я уже был близок к тому, чтобы послать всё нахрен, повернуть домой и в гордом одиночестве нахуяриться до полного беспамятства. Но что-то подсказывало мне, что парни ни за что не простят мне такой подставы.
К слову сказать, вся четвёрка в полном составе как раз вставала на лыжи, когда я завернул на территорию дачи.
— О, наш дворецкий явился! — тут же последовал комментарий от хозяина дома. — Еду подавать когда будешь?
Беззлобно усмехаюсь в ответ.
— Я бы на твоём месте поостерёгся задавать такие вопросы.
Он недоумённо нахмурился.
— Эт ещё почему?
— Потому что твой отец — банковский консультант, а не пластический хирург. Ты сегодня целый день напрашиваешься, так что считаю нужным предупредить, что, если продолжишь в том же духе, собирать твоё ебало обратно будет некому. — На коллективный ржач парней только хмурюсь. — Ну вот, только я решил перестать материться, как кто-то из вас начинает вести себя, как мразь. Да вы заебали. Никакой с вами культуры.
— Ты и без мата?! — ещё больше угарает Егор. — Да раньше небо на землю свалится!
В общем-то, так и есть. Владеть нецензурщиной я научился ещё раньше, чем просто разговаривать, потому что в моё детство родители частенько ругались из-за маминого пьянства (сразу видно, в кого у меня такое пристрастие к бухлу). Короче, всё самое важное в этой жизни я в прямом смысле слова впитал в себя с материнским молоком, потому что даже когда она кормила меня грудью, умудрялась хлестать пиво и заставляла Шнурова завистливо вслушиваться в симфонию матерных слов из собственных уст.
Перед спуском я всё же решил сначала приговорить свою порцию еды, потому что долго держаться на ногах на пустой желудок не смогу. Так что, прихватив из багажника пакеты, устремляюсь в сторону дома.
— Ты куда? — спрашивает Костян.
— Эй, не все из нас проснулись в мясном отделе, — отшучиваюсь в ответ. — Меня угораздило наскочить на овощной прилавок…
Егор скептически осмотрел пакеты.
— Снова тёлка на диете?
— Да, чёрт возьми. Так что если не хотите коллективно получить от меня пизды, валите на спуск. Ну, или подключайтесь, но без подъёба. Шастинский, к тебе обращаюсь!
Лёха счастливо скалится, словно я только что отвесил ему комплимент, и открывает рот явно не для восхищения моим высокопарным слогом, так что я не даю ему возможности сделать задуманное.
— Ещё раз повторяю для особо распиздевшихся: слово — не воробей. Вылетит — береги, сука, скворечник!
Лёха ржёт и закидывает руку мне на плечо.
— Тебе, друг мой, реально надо забить желудок едой, а то ты уже на людей кидаешься.
Он подпихивает меня в сторону кухни, выхватывает один пакет из рук — тот, в котором призывно громыхают бутылки — и рассовывает его содержимое по полкам холодильника. Парни по одному входят в комнату и с подозрением поглядывают в мою сторону, словно я в любой момент могу сорваться и расхуярить Лёхе рожу. Но так как последний больше не делает опрометчивых поступков, а именно перестаёт меня бесить, все расслабляются и принимаются уплетать обед за обе щеки.
Я как-то упустил из вида момент, когда за едой в употребление пошёл коньяк. Очнулся только тогда, когда понял, что слишком уж лёгкой стала окружающая атмосфера. С подозрением понюхав чашку, подтверждаю свои опасения: какой-то осёл воспользовался моим собственным приёмом и подлил выпивку в мой кофе. И, судя по тому, что такой номер я проворачивал лишь с одним человеком, устремляю взгляд на Кирилла. Тот даже не думает отпираться и выдаёт себя довольной ухмылкой
— Чёрт, а я только собирался сказать «нет» алкоголю, — притворно расстроился я, рассматривая кофейную жидкость в чашке. — Оказалось, коньяк вообще нихуя не слышит…
На плечо опустилась тяжёлая рука Костяна.
— Не слишком ли много ограничений и запретов для одного дня?
Я внимательно посмотрел на своих друзей и даже сквозь алкогольный туман осознал, что на самом деле никто из них не переживает так остро, как это делаю я. А потому я вновь позволяю себе отключить мозги и забыться в спасительном дурмане бухла.
Когда обе бутылки коньяка были приговорены и «случайно» разбиты, потому что не всем удаются идеальные трёхочковые, я извлекаю из холодильника три бутылки вишнёвой водки, и банкет продолжается. Бубнящий что-то под нос Егор вытаскивает из кармана джинсов телефон и набирает чей-то номер.
— Ты куда звонишь, придурок? — отвешивает ему подзатыльник Кирилл.
Егор машет на него рукой.
— Один раз ведь живём, — отвечает, и по его взгляду я понимаю, что сейчас он сделает какую-нибудь херанину, от которой наши шансы дожить до утра резко сократятся.
Так и оказалось: Корсакову явно не хватило жидкости на нашем столе, так что он заказал целый ящик старого-доброго «Блю Курасао».
— А что за развлекательную программу ты там придумал? — спросил Кирилл, обращаясь к Костяну.
Я смекнул, что если бы он пил столько же, сколько я, к примеру, он бы про эту самую программу вспомнил бы только в день свадьбы собственного ребёнка.
Костян хмыкнул и, пошатываясь, направился куда-то вглубь дома.
— Не расхерачь там где-нибудь свою морду, — «каркаю» я, потому что из-за двери доноситься характерный звук целующегося с паркетом тела, свидетельствующий о том, что мой друган не дошёл до пункта своего назначения.
Поднимаюсь на ноги и выхожу в коридор, наблюдая, как Костян цепляется за стену, пытаясь подняться. Я обречённо вздыхаю, так как сам едва стою на ногах, но не бросать же друга в беде… Короче, ёбаная моя доброта, потому что через пару секунд на полу сидим мы оба.
— Хули ты попёрся сюда в одиночку, пьянь? — ворчу на друга, а самому хочется тупо ржать во весь голос. — Ты сидел-то с трудом, шатался во все стороны, как холодец на тарелке. А ещё МЕНЯ долбоёбом называют…
— Хлеба народу хватило, теперь ему зрелищ подавай, — жалуется Костян.
— Понедельник будет тяжёлым… — вздыхаю.
— Об этом предлагаю подумать завтра, — возражает возникший в коридоре Кирилл. — Там Лёха на спуск собрался.
Кидаю на Костяна удивлённый взгляд.
— А я думал, ты — верхушка неудачной ветви эволюции.
Когда мы наконец-то снова смогли стоять на ногах и вышли на улицу, Лёха уже нетвёрдой походкой тащился в сторону холма, волоча по земле лыжи и палки от них.
— Я пришлю цветов на твою могилку, — кричу ему в спину, на ходу натягивая аляску.
Рука никак не желала впихиваться в куртку, и я уже собирался спросить, какое чмо её зашило, когда понял, что всё это время вместо рукава пытался всунуть руку в капюшон.
Лёха на секунду тормозит и оборачивается.
— Вот щас реально обидел, — бурчит он и возобновляет своё движение. — Ещё чуть-чуть — и у тебя станет на одного лучшего друга меньше.
Скорее всего, Лёха что-то другое имел в виду, когда говорил это, но его ответ был точно в тему.
— Так я об этом и говорю, — ржу в ответ и зарабатываю ещё один осуждающий взгляд. Лёхино самолюбие становится очень уязвимым, когда он в дрова, поэтому приходится переводить шутку в другую плоскость. — Не вижу смысла быть рядом с человеком, который не ценит моих элегантных подъёбов и не понимает мой циничный чёрный юмор.
За спиной звонит чей-то телефон, и я автоматически оборачиваюсь. У Кирюхи. Ну тут всё ясно…
— Привет, малышка, — словно плюшевый кот, мурлычет он в трубку.
Дальнейший разговор стараюсь не слушать, потому что уже сейчас готов блевать радугой и сахарной ватой розового цвета от этих телячьих нежностей. Догоняю Лёху, увеличивая расстояние между собой и остальными, и закидываю руку ему на плечо.
— А ты рисковый парень, а? — глупо ухмыляюсь я.
Лёха отвечает не менее глупой улыбкой.
— Это с рождения. В школе я был настолько рисковый, что хуярил домашку сразу в чистовик.
— Самоубийца, — откровенно ржу.
Описывать целиком спуск Лёхи не вижу смысла, потому то описывать толком нечего: даже не успев как следует нацепить лыжи, этот увалень кубарем скатился вниз. Понятия не имею, как он при этом не умудрился ничего себе не сломать, но сопли побил знатно. Ну и лыжи превратились в кучу трухи.
— Живой? — спрашивает Егор, когда мы спускаемся вниз не намного лучше Лёхи.
— Пять минут, полёт нормальный, — бормочет тот.