«О вашем поручительстве за господина Флитте, – начала она. – Иначе ему придется сегодня же отправиться в долговую тюрьму: здесь, в Хаслау, я уверяю вас, ни один человек ничего ему не одолжит и за него не поручится, даже мой дорогой отец… О, если бы моя Вина была сейчас рядом; или если бы у меня еще оставались рукодельные деньги….»
Она отдернула в сторону белый полог кровати и показала ему короткую продолговатую выемку на ослепительной перине, со словами: «Здесь он всегда лежит по утрам, этот очаровательный червяк, которого я выкармливаю, солдатское дитя, – но я вам ручаюсь за всё». – «Господин нотариус Харниш, – крикнул Вульт из комнаты, где проходил сеанс живописи, – вы нужны здесь!»
«Я в самом деле счастлив, – сказал Вальт и сложил вместе приподнятые ладони. – А вон те дорогие игрушки на столе, их вы тоже собрали для детей?» – «Ах, я бы предпочла, чтобы у меня сейчас оставались деньги, – посетовала Рафаэла. – С какими чувствами я даю поручительство господину Парадизи (ибо и я тоже даю поручительство) – в такой комнате, в самом деле, нет необходимости это объяснять; можете мне поверить!» Она уклонилась от почти уже подстроенного ею объятия, пожала нотариусу руку и потом радостно повела его обратно в собравшуюся компанию, которой и сообщила обо всех новостях. Разъездной агент долго и прочувствованно благодарил барышню, но потом все же озвучил изящно завуалированный вопрос об обратном поручительстве за поручителя. Она поспешно написала просьбу отцу (которого агент давно знал как солидного человека), чтобы тот просветил агента насчет будущего богатства Вальта и подтвердил добрую репутацию нотариуса. Парадизи с тем и удалился, прежде поцеловав даме ручку и пообещав, что скоро вернется.
Вульт дружелюбно сказал нотариусу, что хочет поговорить с ним минутку с глазу на глаз в его комнате. На лестнице же, по дороге туда, заговорил так: «О небо, о адские силы! Ты спятил? – Отпирай же скорее! – Поторопись, умоляю! – Ох, Вальт, что ты сегодня наделал в той спальне! – Не поворачивай ключ – в замочной скважине хлебный мякиш – сперва вытолкни его – Неужто я должен вечно присматривать за тобою, как пес? – Что ты там натворил! – Опять ты точное подобие себя самого; – а если бы сейчас начался пожар! – Но таков ты во всем… Лучше бы оттуда – навстречу мне – действительно выскочило твое подобие, а не ты сам… Ну, слава Богу!» Комната была наконец отперта. Вальт произнес: «Я очень удивлен». – «Ты, значит, не понял, – сказал Вульт, – что всё это – скрученная сатаной веревка, посредством которой они тебя, главного поручителя, скрутят и колодки к твоим ногам прикрутят, чтобы ты, в соответствии с этой дурацкой клаузулой[1], столько времени отчислял им проценты, сколько будешь сидеть в тюрьме?» – «Я ничего не боюсь», – ответил Вальт. «Ты, может, надеешься, – продолжал Вульт, – что этот старый купец сейчас закроет для тебя кредит, чтобы твое поручительство вообще не было принято?» – «Упаси Господь!» – ужаснулся Вальт. – «Так ты поручишься за него?» – «Клянусь Богом!»
Тут флейтист, будто окаменев, рухнул вертикально вниз, на стул, устремил взгляд по горизонтали перед собой, прежде упокоив руки на раздвинутых под прямым углом коленях, и принялся монотонно причитать:
– Что ж, теперь пусть смилостивится Господь или кто пожелает! Таковы, значит, хлебные снопы и отборный виноград, причитающиеся мне за все труды и за мое пребывание здесь! И пусть здесь хозяйничает дьявол, как пожелает! Такова награда за то, что я, как румормейстер, при любом бесчинстве скакал то в арьергард войска, то к головной колонне. – Пусть; тогда я клянусь, что в тысячу раз охотнее соглашусь в бурю состричь бороды всем матросам на раскачивающемся, как качели, корабле, нежели аккуратно подстричь одного-единственного поэта, которого что угодно может взволновать и потрясти. Лучше уж я, как последний из гробовщиков, закутавшись в длинный развевающийся плащ, буду втаскивать на Брокенскую гору труп и подпирать гроб плечом, не давая ему соскользнуть вниз, чем стану еще раз сопровождать поэта и помогать ему продвигаться то в горку, то под горку: ибо поэт меньше верит честному, не совсем уж безмозглому брату, чем всякому якобы мягкосердному ворью, которое обступило его и топчет ногами, как горшечник глину, чтобы он стал в их руках податливым тестом.
1
В девятой клаузуле ясно сказано: «Дни путешествий и пребывание в тюрьме не могут причисляться к времени добывания права на наследство». –