Во второй половине дня, часов около четырех, Вальт явственно услышал, как Вульт говорит Флоре: «Прежде чем ты постелишь нам, дорогое дитя, сходи к господину нотариусу Харнишу, живущему по соседству со мной, и передай ему мою просьбу: чтобы нынче вечером он зашел ко мне на чай, the marchant, – да, и подсвечник принеси только мне, потому что ему свет наверняка не понадобится». – Вальт явился к брату, чтобы впервые в жизни выпить чай просто так, а не после слабительного. Вульт налил ему и вина, которое никогда не забывал покупать (в долг). «Если древние заливали вином даже кленовые листья, то насколько же больше у нас оснований залить лавровые! Тот, кто пишет “Яичный пунш”, в любом случае должен пить этот самый яичный пунш, а еще лучше – объединить его с вином и стать пунш-роялистом (если, конечно, ты знаешь, что такое пунш-рояль). Я лично предпочитаю наслаждаться жизнью sub utraque». После этого они стали вести славную беседу, как заведено у людей и как подобает людям. Вульт: «Я веду речь с бесконечным удовольствием – пока не начну записывать то, о чем говорилось. Можно изобрести тысячу разных вещей, пока ты бранишься или сражаешься на поле брани. Может быть, именно поэтому в учебных заведениях люди прокладывают себе дорогу ко всем почетным званиям и возможностям обучения не посредством лести, как это принято при дворе, а посредством переругивания, то бишь диспутов, для чего столь необходимо умение хорошо говорить; например, я собираюсь перенести на бумагу и само это рассуждение, и наш утренний разговор о молотильном цепе». – Вальт: «Потому-то так ценятся письма – эти отзвуки разговоров». – Вульт: «Ведь даже тому, кто философствует, наличие рядом второго человеческого лица поможет больше, чем белая стена или белая страница». – Вальт: «Ах, дорогой, как ты прав! И все же сказанное тобою меньше подходит к поэтическому отображению мира, нежели к шуточному, или остроумному, или философскому: тебе больше помогают разговоры, мне – молчание». – Вульт: «Вообще, зима – самое благоприятное время для вызревания литературных плодов: снежные шарики, смерзаясь, превращаются в кипы книг. Зато весной человек имеет столько возможностей для путешествий и полетов! Весной так легко могли бы рождаться поэтические образы; но лучший показатель истинного положения вещей – это пасхальная ярмарка». – Вальт: «Похоже, что человек, когда его окружают новые горы из облаков и он не видит ни неба, ни земли, а только колышущееся снежное море, – и чувствует себя совсем одиноким – не слыша ни единого напевного звука и не находя в природе ни одной краски… Я что-то хотел сказать… Да, так вот: в такую пору, из-за отсутствия – вовне – каких-либо возможностей для творчества, человек просто вынужден заняться творчеством внутренним».
Вульт: «Выпей еще чашку чая. О, как верно! Хотя сегодня мы не особенно много написали, а я – так и вообще ничего».
Оба сожалели лишь о том, что их прекрасное товарное сообщество несколько страдает от нехватки накопленного товара, – поскольку все золото, которое имелось у них на руках, ограничивалось так называемыми «золотыми», то бишь безымянными, пальцами. Ни Вульт не мог заработать хоть сколько-нибудь ощутимую сумму с помощью инструмента, в который дул, ни Вальт – посредством составления «нотариальных инструментов», заказы на которые получал теперь очень редко. Оба нуждались в помощи благотворительного заведения для бедных, но чтобы шанс на такую помощь появился, каждый из них должен был стать попечителем другого. Еще сегодня, не вставая с места, необходимо было взмахнуть волшебной палочкой – совершить чудо с непредсказуемыми последствиями; и братья, разгоряченные вином, разыграли это чудо в четыре руки.