Автобусом прибыли мы благополучно в Покровку – и началась моя
(никак не положенная солдату-срочнику) семейная жизнь. По уставу ходить в штатском имеют право только офицеры – да и те лишь вне расположения воинской части. Солдату переодеваться в гражданское платье категорически запрещено. Тем не менее, у знакомого сержанта я раздобыл простенькие, в полосочку, холщовые брюки, а рубашку и тапочки заранее в письме попросил Инну привезти с собой. Так были обеспечены на какое-то время наши спокойные прогулки по Покровке.
Здесь, в отличие от Чернятинского гарнизона, меня знали (так мне казалось) только считанные офицеры – и, притом, "свои", а ведь они
(Булгаков, Зацарин, еще два-три человека) были посвящены в мои дела и во всем шли мне навстречу.
И все-таки без осложнений не обошлось.
Первый инцидент разразился буквально через три-четыре дня. Ночью над Покровкой бушевала гроза. Оказалось, что даже при своем среднем росте самоотверженный лейтенант Вася помещается в сараюшке не полностью: ноги приходится держать на улице. И они, эти ноги, под ливнем промокли…
В субботу вечером Вася для храбрости выпил и, когда мы рядом с хозяевами мирно сидели на крылечке, подсел к нам и начал бухтеть – жаловаться, как плохо ему спать в сарае. Мы ошеломленно молчали.
Тогда лейтенант с пьяной бесцеремонностью сказал:
– Мне Леня Булгаков сказал, что это лишь на несколько дней, а она, оказывается, приехала на месяц. Но я на месяц не согласен.
Прошу немедленно, завтра же комнату освободить.
Сказал – и ушел в свой сарай. Лег внутри, а ноги наружу демонстративно выставил. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Наутро. в воскресенье (благо, был выходной, и я с Зацариным договорился, что могу в палатку не возвращаться) мы с Инной начали обходить дом за домом, но жилье найти не могли. В полном унынии бредем по улице – и вдруг видим Васю, трезвого, как стеклышко…
Вдруг моя жена подошла к этому хозяину положения и сказала ему напрямик:
– Послушай, Вася, я приехала к мужу в такую даль, за десять тысяч километров, так неужели должна теперь срочно уехать? Я понимаю – тебе неудобно спать. Но мы не можем найти другую комнату. Очень прошу: потерпи уж как-нибудь, не выгоняй нас – мы ведь не виноваты, что так получилось, мы тебя не обманывали…
Лейтенант ужасно смутился, стал оправдываться:
– Да я выпил вчера, извините. Живите, сколько получится…
Так все и устроилось. И даже более того: этот Вася дня через два спас Инну от гибели.
Днем, без меня, она стала ходить на речку. Сейфун – река стремительная, потому что течет с гор, из Китая. Вода на стремнине сбивает с ног любого, даже богатыря. Говорили, что само название реки означает по-китайски "вода смерти". Во время советско-китайского конфликта, когда руководители Поднебесной выдвигали территориальные требования, ссылаясь на обилие топонимов китайского происхождения на русской земле, в СССР срочно переименовали ряд таких названий – в том числе и Сейфун стал, кажется, рекой Партизанской. Но в "мое" время он сохранял еще свое прежнее имя. Инна пришла на бережок, когда там был наш благодетель лейтенант, – а, возможно, они и явились вместе. Вместе, по его предложению, и заплыли на середину, а назад выплыть у нее силенок не хватило, и стала она тонуть…
Как раз в эти самые дни старший лейтенант Скрипка, служивший у нас в полку, привез с Запада молодую жену, пошел с нею купаться, и она в том же Сейфуне на его глазах утонула. А Вася мне жену спас!
Вторая опасность грянула, откуда мы и не ждали. Начальником штаба нашей дивизии был полковник Эмельдеш. Он принадлежал к одному из малых кавказских народов и был в дивизии знаменит своей свирепой строгостью. Высокий, смуглолицый, длинноносый, Эмельдеш сам взял на себя роль всеобщего пугала, – а, возможно, так понимал свои должностные обязанности. О нем ходили по дивизии характерные анекдоты. Например, загадывали загадку "по тактике":
– Слева – танки, справа – Эмельдеш. Куда бросишься?
Правильный ответ гласил: "Под танки". Подразумевалось, что
Эмельдеш страшнее.
Или вот историйка. Идут офицеры – и приговаривают:
"Где ж ты,. где ж ты,
Эмельдеш-то?"
А полковник выныривает из-за угла – с приговором:
"Тута, тута!
Десять суток!"
В дивизионном клубе – том самом, куда нас когда-то привели после первой бани свежеобмундированными на раздачу "покупателям" – крутили по вечерам кинофильмы. Но солдаты туда обычно не ходили: для них раз в неделю устраивались бесплатные киносеансы в столовой. Однако по случаю Инниного приезда я купил билеты и пошел с нею в клуб. И – надо же! – сидеть нам выпало почти что рядом с грозным полковником!
Перед началом сеанса он все косился на меня бешеным взглядом своих лошадиных глаз, но от вопросов воздержался – думаю, меня спасло то, что был я "с дамой".
По вечерам, прибегая к жене, я переодевался в гражданское, и мы отправлялись гулять. В штатском же (рубашка, полосатые хлопчатобумажные брюки и тапочки) расхаживал я с нею по поселку и в воскресенье. Но через несколько дней майор Зацарин мне сказал:
– Подполковник Сандлер (это был начальник связи дивизии – куратор нашего сбора) меня предупредил: кто-то доложил полковнику Эмельдешу, что вы разгуливаете в гражданском. Полковник сказал: "Встречу – посажу". Так что вы это учтите…
Перспектива сидеть на "губе" мне и вообще никогда не улыбалась, а в дни свидания с женой – и тем более. Пришлось подчиниться уставу – и больше не рисковать.
Время неумолимо бежало вперед, осталась неделя до Инниного отъезда. По совету майора я собрался в Чернятино, где рассчитывал получить несколько дней отпуска, чтобы напоследок побыть с женой, а потом и проводить ее к поезду. Мог бы поехать один, но мне захотелось показать, а ей – посмотреть, где же мы живем и служим большую часть года: наш военный городок, казармы, окрестные сопки…Поехали автобусом. Полноценной экскурсии, однако, не получилось: большая часть полка была то ли на учениях, то ли на стрельбах, казарма стояла пустая, койки даже без матрацев… Но начальство почему-то находилось на месте. Мы присели вдвоем отдохнуть на скамье в курилке напротив нашей казармы. Тут же вокруг нас собрались любопытные – из числа тех немногих, кто из нашего полка оставался в гарнизоне. Женщина в расположении полка – явление редкое (исключая вольнонаемных: полковую машинистку, повариху в офицерской столовой…) Вот почему вокруг вкопанной в землю металлической емкости, предназначенной для окурков, рядом с нами на скамейках, стоявших буквой П, уселось человек десять-двенадцать солдат. Явился и Ваня Конончук – наше взводное "ботало-трекало" – и тут же принялся молоть языком, сам не замечая поминутно срывавшихся с языка "бля"…
– Иван, тут, все-таки, женщина! – не удержался я от замечания.
Конончук явно смутился:
– Вот бля! – сокрушенно воскликнул он. А затем галантно добавил:
– Извиняюсь!..
Подошел и мой друг Манеску. Только было разговорились с ним, как вдруг кто-то крикнул: "Батя идет!" – и всю собравшуюся вокруг нас компанию вмиг как ветром сдуло. Подполковник Якимов прошел мимо, сделав вид, что ничего и никого не заметил. Но через некоторое время, получив от писаря нужную мне бумагу, за которой и приехал, я убедился – "Батя" в курсе моих дел и относится ко мне неплохо: в моих руках оказалось командировочное удостоверение сроком на шесть дней, с правом поездки на это время в г. Ворошилов. В графе "Указать цель командировки" значилось: "Для сопровождения жены".
Это был царский подарок!
Поездка в Чернятино памятна нам обоим еще и тем солдатским обедом, которым я попытался накормить жену. В самом деле, чем ей было питаться? Общедоступной столовой в гарнизоне не было. Взяв у ребят дюралевый солдатский котелок, я побежал на пищеблок и попросил у повара на раздаче: