Потом, правда, валашцы устроили артналет с дальнего фланга — ага, не очень‑то и достать нас, выходит, минометами точно никак. Да и артиллеристы наши тут же стали критиковать в ответ — и довольно удачно. Ну, те самые пушки еще, что в самом начале лупили — временами поверх траншеи так и лупасят картечью. Это, от занятой линии, еще метров сто вперед — там скалы уступом небольшим — и в них и амбразуры, и опять траншеи — галереи, а вот по флангам — пушки эти картечные в казематах.
Но, эта вся радость нам уже не в этот раз. Мы, получается, на сегодня свое дело сделали.
Едва я, значить, решаю наладиться моментом, вкусить, значить, сладость виктории, и к фляжке тянусь — попить водички, как хрена там с два! Закрутилось опять — всех обобрать, посчитать, патроны и гранаты собрать… Ну да, правда‑то, дело оказалось быстрое — не так много и перебили тут, взвод от силы. Наших потерь вышло тоже не сильно много — штрафников убитых тринадцать человек, и пораненных тяжело, кто сразу не помер, еще несколько, а легких сейчас тряпками перематывают и обратно в строй, несчитво, легкие‑то. А панцирников и вообще всего двое загибли. Один в башку пулю словил, второго гранатами закидали, в клочья рваный, один панцирь и остался, считай. Отмоют, отрихтуют, тканью обтянут — и будет как новенький. Панцирь‑то, не солдат — того только что не в мешке хоронить. А с «нашего» штурмовика — смотрю — врач ихний, тоже в кирасе, только с медицинской сумкой на боку — тянет с груди пулю! Вот те и раз — похоже, неплохая там пластина‑то дополнительная на груди стоит — патрон‑то мощный, как с калашникова, даром, что пуля со свинцом — ан вишь — пробить‑то пробила, да и все тут, выдернул ее врач клещами своими, и давай вату в дырку пихать. Потом перебинтовал, а этот отморозок, раненный‑то — давай на себя обратно кирасу напяливать. Дальше воевать, значит, хочет. Ну, а раз такое дело и пока никаких команд нету — надо и мне с ним держаться — да и остальные двое из нашей группы как‑то к нему подтянулись. Он посмотрел на нас, хмыкнул, да и не сказал ничего.
А потом вдруг началось. Замолотили пушки с флангов, картечь воет — башку не высунуть. От тех ходов, что вглубь обороны идут — орут, мол, в атаку валашцы полезли! Ну, оно ожидаемо, что уж. Вот только как встретить‑то? Над бруствером так и шваркает картечь, щелкает по камням. Высовываться, чтобы пострелять — ну совсем не получится. А им тут и бежать всего ничего. Тут штурмовики орут, теснят нас, по группам разгоняют, по отноркам да блиндажам. Зачем это? Сейчас же попрыгают сюда валашцы — и как мы этих, гранатами нас закидают к демоновым родственникам. И ведь и пушкари наши не помогут нам — слишком тут близко. Вот и валашские пушки смолкли — подошли, значит, пехотинцы…
Только, тут опять неожиданность получилась. Звук‑то только потом расслышал, да и не особо расслышишь с километра‑то, в этом шуме. А вот пули — свистят приятно. В общем, пулемет наш заработал. Любо — дорого слушать. Представил я себе, что эта каракатица способна со своего тяжелого станка, да в опытных руках с километра сделать — и даже улыбнулся. Пусть и не с фланга, но очень хорошо пройтись может, особенно если плотной группой идут. Ну, да, правда что, потом выяснилось — это я немного поторопился. Враги рванулись несколькими группами, попутно забрасывая гранатами тех, кто засел в ходах сообщения — мы там еще троих черных и одного штурмовика потеряли, да раненых с десяток. Ну и одна группа пехоты плотно попала под пулемет — а остальные две браво так добежали, и в окопы ссыпались. Прямо перед нами. Только и видно как темные силуэты — шмяк, шмяк, и тут же палить по сторонам! Ну, и понеслось. Думать я уже особо и не думаю, тут только знай себе стреляй, успевай только выцелить, кто винтовку в твою сторону наводит. Пять патрон улетают, как и не было, толку ноль, а обойм нам, штрафникам, не полагается, да и подрезать нигде не удалось, валашцы в укреплении тоже все россыпью патроны держат. Так что дальше — по одному, прямо в казенник кидая. Хорошо хоть, на соседей опытных глядя, в зубах за пули еще несколько штук патронов держу. И тоже вся стрельба моя — бестолку. Потому что в горячке — мажу же безбожно. Когда предпоследний из оставшихся наготове патронов кидаю в винтовку, матерюсь и беру себя в руки. Выцеливаю нормально, хотя, казалось бы — метров пятнадцать всего до них! — и валю‑таки кого‑то, азартно палившего в нашу сторону. Еще патрон, последний. А уже и не надо. Штурмовик со своего карабина скорострельно добивает оставшихся, и мы бегом рвемся вперед, с винтовками наперевес — традиция тут такая, потыкать шампурами в валяющихся. Тут все благородно — лежачего не бьют, его штыком колют, до смерти. Попался, правда, среди нас и не — джентльмен, по голове кому‑то прикладом с хрустом мерзким припечатал, мне аж позеленело внутри. На повороте сталкиваемся со злющими потным ребятами, что поодаль были — им повезло меньше, их сначала гранатами обработали. Еще двое раненых. Правда, из‑за этого враги замешкались, и пулеметчик перенес огонь на них, оставив в покое залегшую уже первую группу. Так что и эти наши ребята справились. А тем, на кого первая группа шла, и вовсе повезло — так славно пулемет прошелся по атакующим, что они, кто жив остались, или к себе поползли, или в наши окопы сползли, где под приветливыми штыками и дулами и сдались без церемоний. Пять человек пленных, из них двое с ранениями. Поспешили ребятки в контратаку рвануть.