Помимо этого, Гаркун был гравером-виртуозом и периодически выполнял ответственные заказы для Гознака. Мышляев подозревал, что его приятель пару раз, как говорится, «сходил налево», выполнив аналогичные работы для частных лиц, но проверить это было невозможно, а сам Гаркун в ответ на расспросы лишь улыбался и разражался очередным похабным анекдотом, не имевшим ни малейшего отношения к теме разговора.
Взяв с полки два тонкостенных стакана темного стекла, Мышляев вернулся к столу. Гаркун с треском свернул с бутылки колпачок и расплескал водку по стаканам. Глядя, как он облизывается, Мышляев снова задался вечным вопросом: на самом деле Гаркун такой, каким кажется, или все это только маска, которую он надевает на людях, своеобразная защитная реакция калеки?
Гаркун поставил бутылку на стол, откинулся на спинку кресла, глубокомысленно закатил глаза к потолку и вдруг громко, с удовольствием рыгнул.
– Обожаю шампанское, – пояснил он. – Только меня от него пучит. Давай, старик, дернем по пять капель за все хорошее. Как говорится, не ради пьянки окаянной, а токмо здоровья для. И еще одно. Если хочешь совета специалиста и старого друга…
– Именно, – сказал Мышляев. – Очень хочу.
– Оставь эту идею. Тебе что, бабок не хватает?
Упакован ты очень неплохо. Ты всегда умел непыльно устраиваться. Не понимаю, какого черта ты суешь голову в петлю.
Мышляев задумчиво повертел в руке стакан, обводя взглядом просторную светлую комнату, обставленную дизайнером, который очень недешево ценил свои услуги.
– Это все скорлупа, Гена, – негромко сказал он. – Пустая скорлупа. Сожми посильнее, и ничего не останется, кроме щепотки мусора… Всю жизнь бьешься, как рыба об лед, а ради чего, спрашивается?
Чтобы заменить деревянные рамы на стеклопакеты или «жигули» на «мерседес»?
– Гм… «Жигули», знаешь ли, тоже есть не у каждого. У меня, например, нету.
– Брось, Гена. Сколько можно прикидываться дурачком? Ты отлично понимаешь, о чем я говорю.
– Не совсем, – заметил Гаркун. – Поясни, если это тебя не затруднит.
– Стареем, Гена, – сказал Мышляев. – Пора подумать о будущем. Пора обзавестись детьми, а в перспективе и внуками. И что я им оставлю? Эту квартиру? Несколько тысяч «зеленых»? Это же капля в море! По-честному у нас в России не заработаешь, а все, что можно было украсть в этой стране, уже давно украдено, подсунуто под жирные задницы и обнесено колючей проволокой. Остается только подбирать крошки, которые ненароком выпадают из этих вечно жующих харь. А меня это не устраивает, понимаешь?
– Угу, – снова принимаясь за недоеденный ананас, промычал Гаркун. – Понимаю, понимаю.. Ты у нас всю жизнь метил в великие люди. Если не в Цезари, то, как минимум, в Бруты. Только это скользкая дорожка. Очень скользкая.
– Давай-ка лучше выпьем, – предложил Мышляев. – А лекцию о соблюдении морально-правовых норм общества ты дочитаешь позже.., и перед другой аудиторией. Я надеялся услышать от тебя что-нибудь конструктивное.
Гаркун дернул искалеченным плечом и протянул свой стакан, чтобы чокнуться. Пальцы у него были перемазаны ананасным соком, испачканный подбородок влажно поблескивал, и Мышляеву, как всегда, стоило больших усилий не отвести глаза. Ему не к месту вспомнилась библейская притча о Хаме, который отвел взгляд от своего отца Ноя, когда тот валялся на земле нагой и пьяный. Для Хама это кончилось довольно плачевно. И потом, Гаркун был нужен Мышляеву позарез. Чертов калека осторожничал, ходил вокруг да около, но Мышляев надеялся, что водка все-таки развяжет горбуну язык.
Они выпили в торжественной тишине, словно отмечая заключение какой-то важной сделки или, напротив, поминая покойника. Гаркун со стуком поставил стакан на стеклянную крышку стола, немедленно набил полный рот ветчины, протолкнув туда же пальцем пучок петрушки, и принялся хрустеть и чавкать, закатывая глаза от удовольствия. Мышляев не выдержал и все-таки отвел взгляд. Он вытянул из лежавшей на столе пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и окутался облаком ароматного дыма.
– Итак, – сказал он, – мне бы все-таки хотелось услышать от тебя хоть что-то помимо общих фраз. Мне неловко предлагать тебе деньги, но если нужно заплатить за консультацию, тебе остается только назвать сумму.
– Интересное кино, – сказал Гаркун, задумчиво ковыряя в зубах указательным пальцем. – Почему же это тебе неловко предлагать мне деньги? А что еще ты можешь мне предложить – секс? Так я, знаешь ли, предпочитаю баб… Если говорить серьезно, то дело вряд ли ограничится консультацией. Тебе ведь нужна не консультация, а конкретная помощь, не так ли? То есть, что я говорю – помощь? Ты ведь руками работать не умеешь, ты у нас административный гений… Так что то, чем ты сейчас занимаешься, называется организацией преступной группы. Или я не правильно тебя понял?
– Ты правильно меня понял, – сквозь зубы процедил Мышляев. – Только не говори мне, что мысль о нарушении закона повергает тебя в ужас.
– В ужас меня повергает мысль о сроке, который дают за подобные шалости, – вздохнул Гаркун. – Ладно, по старой дружбе дам тебе одну консультацию бесплатно. Я ведь не шутил, старик, когда говорил, что изготовить фальшивые деньги – плевое дело. Фальшивка – она и есть фальшивка. На ней можно провести простака, но простаки в наше время встречаются все реже. Они вымирают в процессе естественного отбора. Чтобы разбогатеть тем способом, о котором идет речь, нужно печатать не фальшивки, а настоящие деньги. Ферштейн зи? Настоящие! Такие, чтобы ни одна экспертиза не могла отличить твое изделие от продукции «Бэнк оф Америка». Чтобы единственное отличие состояло в том мистическом ореоле условности, который окружает эти невинные клочки разрисованной бумаги…