В этот же день мы перебазировали Арцишевского к Жуку. Конспиративная квартира здесь хороша была еще и тем, что у полицейского можно было хранить и наше оружие.
Несколько дней спустя Миколай назначил мне встречу по ранее незнакомому адресу. На мой звонок дверь открыла очень красивая и нарядно одетая женщина. Услышав условленный пароль, она провела меня в комнату, где сидел Миколай и за чашкой кофе беседовал с каким-то мужчиной. Он представил меня хозяйке и своему собеседнику «Алику» — Александру Лоссов-Немоевскому, оказавшемуся, как позднее выяснилось, крупным землевладельцем из Познанского воеводства. Изгнанный гитлеровцами, он укрывался в Варшаве.
Когда я вошел, Миколай разъяснял как раз свои политические воззрения. Было заметно, что взгляды его не встречали особого энтузиазма и даже вызвали критическую оценку хозяйки дома — Марысеньки. Беседа затянулась, Арцишевский приводил очень убедительные и неопровержимые аргументы, реально рисуя складывающееся международное положение и делая из него логичные выводы на будущее. Его аргументы и суждения настолько убедили «Алика», что он стал впоследствии одним из самых горячих сторонников Арцишевского и старался всюду пропагандировать идеи союза с СССР, что в его среде было делом далеко не простым. Плодом его трудов явилось получение нами в скором времени помещения для радиостанции. Квартиру предоставил знакомый «Алика», владелец дачного поселка в Свидере, Казимеж Малишевский.
И вот опять в Центр полетели донесения.
На новую квартиру перебралась Ирмина вместе с «братом» Игорем якобы по рекомендации врача для лечения туберкулеза. Сняли целый домик, чтобы «никого не заражать этой опасной болезнью». Игорь вел передачи из погреба, Ирмина патрулировала перед домом, внимательно осматривая окрестности. Донесения возил «кузен» — Тадек Жупанский, порой приезжали друзья «брата»: Миколай, Збышек или я.
Все чаще мы стали встречаться на новой явочной квартире у Марысеньки. На одну из встреч сюда с загадочно-торжественной миной на лице явился Збышек и попросил Валеры выйти для конфиденциального разговора. Они удалились в соседнюю комнату. Немного спустя оттуда вышел заметно возбужденный Арцишевский.
— Збышек женится!
— На ком? — удивился я.
— Не знаю, но, наверно, на Ванде. Она же давно им интересовалась. А ее отец и сестра, кажется, сотрудничают с гестапо.
— Что будем делать?
— Если Збышек не изменит решения, придется прервать с ним всякую связь. Сколько «сгорит» квартир! Попытаюсь еще его убедить, но он уперся как бык.
На следующий день я встретил Валеры совсем в другом настроении. Улыбаясь, он прямо с порога воскликнул:
— Иди надевай парадный костюм! Отправляемся на свадьбу!
— На чью?
— Как на чью? Збышека, конечно.
— Как так?
— Ты что, не хочешь идти на свадьбу товарища?
— Ты же вчера…
— Збышек женится, но не на Ванде. Он встретил свою давнюю школьную любовь, и они решили пожениться. Вчера, когда он сказал мне о своем намерении, я был уверен, что речь идет о Ванде, оттого и разволновался. Мне как-то совсем и не пришло тогда в голову спросить его об избраннице.
На свадьбу мы поехали всей группой.
В этот примерно период Арцишевский лично занялся группой Стефана Выробека, усматривая большие возможности в сотрудничестве с этой боевитой молодежью Таргувка. На первое собрание Стефан пригласил избранных: Конрада Коласинского, Збышека Келера, Януша Липку, Казика Павликовского, Юрека Конопку, Гжегожа Залевского. Об этой встрече мне уже после войны рассказывал Гжегож:
«С группой Миколая Арцишевского, «Валеры», или, как мы позднее его звали, «Вождя», я впервые столкнулся осенью 1941 года. Был я тогда до смешного юн, не по годам долговяз, но — как говорили другие — довольно развитый парнишка и притом старый уже конспиратор. Действительно, благодаря Стефану Выробеку еще зимой 1939/40 года я оказался в его отряде, который позже сформировался в роту.
На нас произвела глубокое впечатление первая встреча с Вождем. Он обладал исключительной силой воздействия на людей, вызывал неограниченное доверие к себе и ко всему, о чем говорил. Он познакомил нас с военным положением того периода, нарисовал перспективы развития войны, раскрыл значение нашей работы. Он научил нас выдержке и преданности делу, осторожности при выполнении заданий. Относясь к нам как к равным, он требовал сознательности, чувства ответственности и самоотверженности, причем все это с таким тактом и уважением к личности, что мы буквально готовы были идти за ним в огонь и в воду. И примечательно: он думал не только о сегодняшнем дне — призывая нас к борьбе, он постоянно напоминал о необходимости учиться. Он понимал, что мы будем нужны нашей родине не только во время войны, но и после нее. И самое удивительное — мы действительно учились. Находили время учиться не только стрельбе и военному делу, но и посещать лекции, и заниматься иностранными языками. Он растил из нас разведчиков, солдат и граждан своей страны».