В это же время Буэнвентура Диаз слушал ту же самую музыку на ферме Кузи. Перед этим Пойндекстера заставили наглотаться снотворного. Сейчас посол был в порядке. Его уложили в двухместной спальне. С послом остался Мейер. Буэнвентура находился в общей комнате с д'Арси, который приканчивал бутылку скоча. Оба ели огромные сандвичи с сыром.
Эполар и Кэш уехали на "дофине" в Париж по национальной дороге номер тридцать четыре. Выехав из Лани, они наткнулись на заграждение, но полицейские проверяли только машины, едущие из Парижа. У Винсенских ворот было еще одно заграждение. Возле серого автобуса шесть полицейских морозили зады. Было холодно, дул пронизывающий ветер, крутя снежные вихри. О быстрой езде не могло быть и речи.
– Может, лучше вернуться? – спросил Эполар. Кэш сидела за рулем. Она ничего не ответила.
– А теперь, когда дело сделано, вам не страшно? – спросил ее Эполар.
– Мне наплевать.
– У вас горячая голова, – сказал Эполар, пытаясь шутить.
– Лучше помолчи, чем говорить глупости.
"Дофина" катила по заснеженным улицам Парижа. Они выехали на Севастопольский бульвар, дважды повернули направо, и вырулили на улицу Сен-Мартен. Полицейских здесь было мало, зато много проституток. Известно, что проститутки и воры дружат с полицией, и в таких кварталах ее всегда мало, особенно сегодня. "Дофина" остановилась. Кэш и Эполар вышли из машины. По соседству с табачными ларьками находились почтовые ящики, куда они бросили конверты, адресованные в редакции основных парижских ежедневных газет, в агентства французской и иностранной прессы, в Министерство внутренних дел. В конвертах лежал манифест, написанный Треффэ, Буэнвентурой и Мейером. Его с трудом размножили на бумаге для прокладки гравюр.
У входа в один из домов зябко ежились девушки в синтетических шубках. Эполар заметил среди них проститутку необыкновенной красоты с бледным лицом. Он и без того уже был возбужден близостью Кэш. Ему захотелось предложить ей ненадолго подняться в комнату отеля. Образ хорошенькой проститутки и Кэш на короткое мгновение смешались в его голове. Опустив последние конверты, Кэш повернулась к нему.
– Что ты смотришь на меня глазами жареного мерлана?
– Мне холодно, – процедил Эполар сквозь зубы и обнял Кэш. Она не вырывалась и была скорее заинтригована, чем сердита. Прерывисто дыша, он отпустил ее. – Я старый дурак, – осклабился он.
– Не кокетничай, – сказала Кэш. – Вернемся в машину. Она взяла его под руку и просто прижалась к нему. Они вернулись к машине. Прежде чем они выехали из Парижа, их трижды останавливали у заграждений. Каждый раз их просили открыть багажник, и полицейские освещали салон машины электрическими фонарями. Их ни разу не задержали. Эти остановки и общее тревожное состояние увеличивали возбуждение Эполара. Он сидел за рулем "дофины", объятый животной радостью, чувствуя на своем плече голову Кэш. В машине было холодно. Когда они вернулись в Кузи, было три часа ночи.
Глава 14
В ночь с пятницы на субботу министр внутренних дел почти не спал. Он совещался с представителями полиции, жандармерии, армии и разведывательных служб, опубликовал сообщение, ознакомился с подробными обстоятельствами похищения, приказал установить наблюдение за мадам Габриэль, ее персоналом, а также за двумя клиентами, присутствовавшими в борделе в момент похищения посла, и некоторыми девушками по вызову. Проведение расследования он поручил некоему комиссару Гоемону, всегда демонстрировавшему свою исключительную преданность государству. Министр держал в курсе событий президента, премьер-министра, министра иностранных дел и правительство Соединенных Штатов. Он отдал приказ о проведении тщательной чистки в гошистских кругах.
В пять часов пятьдесят минут он поднялся вздремнуть на последний этаж министерства. В семь часов пятнадцать минут его разбудил глава кабинета, который не спал всю ночь, был бледен и небрит.
– Случилось нечто необычайное, заявил глава кабинета.
– Что именно?
– Похоже, что похищение было заснято на пленку.
– На пленку? Кем? Гошистами?
– Нет. Пришли два агента разведслужб, они ждут внизу. Они сообщили, что некий проходимец, работающий по контракту на ЦРУ, находился в момент похищения напротив "Клуба Зеро" со своей камерой. ЦРУ собирает такие документы, чтобы иметь средство давления на людей, посещающих подобные заведения. ЦРУ официально ничего не сообщило, вот в чем проблема. Информация поступила от французских агентов разведслужб, просочившихся в ЦРУ.
– Просочившихся? Как это? – спросил еще не отошедший ото сна министр. – Что все это означает?
– Я принес вам кофе, вот...
– Хорошо. Нет, без сахара. Так что все это значит?
– Речь идет об одном французском агенте разведслужб, – объяснил глава кабинета. – Он сотрудничает с ЦРУ, где ему выплачивают жалованье. Это он передал сведения.
– Какие сведения? Кому? Я ничего не понимаю, черт побери!
– Сведения о том, что ЦРУ посадило в квартиру напротив "Клуба" своего человека с камерой, чтобы он снимал всех высокопоставленных лиц для досье... Эти сведения разведслужбы получили от агента, которого они имеют в ЦРУ.
Министр выпил кофе и промокнул подбородок бумажной салфеткой. Его взгляд был тяжелым, щеки дрожали.
– Где сейчас этот тип, этот оператор?
– Вот в этом и вопрос, – изящно ответил глава кабинета.
Министр соскочил с кровати, тряся головой. В голубой пижаме и босой он направился в ванную комнату, где включил в розетку электробритву. Глава кабинета оставался на своем месте, потирая губу указательным пальцем.
– Грязная история, – сказал министр.
– Тем более, что оба типа из разведслужб, которые ждут внизу, утверждают, что придется вести переговоры с Граблье, чтобы получить пленку.
– Отправьте этих двоих к Гоемону, – посоветовал министр. – Совершенно очевидно, что мы не будем вступать в торги с Граблье, по крайней мере, в министерстве. Составьте для Гоемона подробную записку, чтобы он лучше понял ситуацию.
– Хорошо, – сказал глава кабинета, но не двинулся с места.
– Что у вас еще?
– Гоемон не имеет полномочий для ведения переговоров.
– Черт бы вас побрал! Переговоров о чем?
– О пленке. Граблье потребует отмены санкций для своих, восстановления изгнанных ответственных лиц, финансирования диссидентов и приостановления судебного преследования и прочее и прочее.
Министр поморщился. Минуту он молча брился, затем выразительно произнес:
– До чего же неблагодарная работа!
Он положил бритву на место и вернулся в комнату.
– Я не могу на это пойти, – сказал министр, присев на край кровати и безуспешно разыскивая свои сигареты.
– Возьмите мои, – сказал глава кабинета, протянув ему пачку "Житаны". – Вот зажигалка. Есть другой вариант: они отправятся к Гоемону, и тот попытается воздействовать на них методом устрашения. В это время мы обезвредим максимум агентов Граблье, их можно даже обвинить в связи с похитителями. Так что можно дискредитировать сразу всех. Что же касается пленки, то в полиции эти господа в конечном счете все выложат. Всегда находятся такие, у которых сдают нервы.
– Поступайте, как знаете, – сказал министр. – Я оставляю за собой право вмешаться, когда мне будет угодно.
– Чтобы выразить свое неодобрение моим действиям?
– Это не исключено.
– Хорошо, – сказал глава кабинета, не выказывая горечи. – Я позвоню Гоемону.