Лена...
Они знают о ней. Это большая глупость со стороны Виктора. Но если б можно было заглянуть вперед, он бы и словом не обмолвился ни Качуре, ни Ещеркину, ни самому Марковцеву. Но с Леной они ничего не сделают. Конечно, если они не последуют его совету, переданному через мальчика. Первое время она будет под постоянным наблюдением, в этом не приходилось сомневаться, приставят к ней пару человек. Но прошел почти месяц, тут всякое можно предположить, например — нет больше в живых Виктора Толкушкина. Или ради огромных денег бросил даже подружку.
Почти месяц...
Несомненно, они понимают, что Виктор может выжидать, даже делает это, но месяц — очень большой срок. А в его положении главное — даже не осторожность, что тоже немаловажно, а скорость. Но он, противореча логике, сделал все наоборот. Правильно или нет, подскажет время.
Роскошные японские часы на руке Толкушкина показали ровно 16.00. Пора. Он, глубоко выдохнув, взялся за палку. Легко дойдя до двери, порадовался: особой боли не ощутил. Так же, едва касаясь больной ногой пола, преодолел пару первых ступеней.
Стоп!
Теперь чуть отдохнуть — и снова в путь...
Сделал неловкое движение, колено, казавшееся пластилиновым, тут же дало о себе знать...
Отдыхал ровно пять минут, спешить некуда, главное — не загнать себя.
Он выбрал оптимальный темп, стук палки о ступени походил на щелчки метронома. К концу пути, все более воодушевляясь, он уже гнал из своего тела боль, и она послушно покидала искалеченную ногу.
Открыв дверь, Виктор осмотрелся, с видимым наслаждением втягивая бодрящий морозный воздух. Появилось желание стоять долго, щурясь отвыкшими от дневного света глазами на синее небо, краем глаза ловить лучи склонившегося, словно в раздумье, красноватого солнца. Взять пригоршню снега, умыться, покатать во рту ледяной шарик, чувствуя, как тот тает, но не теряет своей освежающей прохлады. Под конец, когда тот станет совсем крохотным, проглотить его.
Виктор Толкушкин снова возвращался к жизни. Он не похоронил ее, сидя в подвале, но забыл ее вкус. А он оказался таким простым — обыкновенный вкус снега, пьянящий, вскруживший голову.
Он долго мял в руке снег, пока тот не стал сероватой спрессованной массой. Заломило зубы, онемел язык, пресный вкус разлился во рту, заставляя закрыть глаза. Вот оно, обезболивающее средство...
14
Прежде чем захлопнуть за собой дверь квартиры, Санька вернулся, чтобы еще раз проверить, выключил ли он газ. На всякий случай совсем обесточил телевизор, вытащив вилку из розетки. Посмотрел на часы: начало пятого. Николай ушел из дома полчаса назад, обещая вернуться к шести. И Санька к этому времени вернется, встанет у двери. Дорогой ему предстояло решить: врать Николаю или сказать правду. Обманывать не хотелось, хотя причина налицо: вышел на минутку посмотреть почту, а дверь захлопнулась.
Нет, не пойдет. Выходит, он вышел за почтой одетым, как на Северный полюс. Можно сказать, что он и так простужен, боится сквозняков в подъезде. Но это «чисто взрослая» отговорка, Коля ни за что не поверит.
А что, просто вышел погулять во двор, от подъезда не отходил. Точно: захотел познакомиться с соседскими пацанами. И не спускал с подъезда глаз, то и дело бегая на этаж.
Это сойдет.
А лучше сказать правду.
Вообще, Санька не любил врать, обманывая только в крайнем случае, когда сама правда казалась ложью. И он должен честно начать новую жизнь. Да и Таня знает про его друга, что он болеет, разве он не вправе навестить его? Конечно, способ не очень удачный, как-то украдкой, но все это от прежней жизни, — привычка, что поделаешь, приходится соблюдать осторожность. Но все это пройдет. В следующий раз, как и полагается, он спросит разрешения.
Эх ты! Мелочь забыл захватить. Придется теперь пешкодралом добираться до лицея. Раньше, когда ему случалось ездить на городском транспорте, билета с него кондукторы не требовали, за километр было видно, кто он такой. А сейчас — прилично одетый, с пакетом в руке — могут и контролерам сдать.
Нога по-прежнему не слушалась, но и болеть перестала. Виктор уверенно открыл дверь котельной. Ощущение свободы вмиг пропало, едва его ноздрей коснулась здешняя душная атмосфера. Обрушившаяся на него жара подействовала угнетающе; но взгляд, брошенный на телефонный аппарат, успокоил его.
Дежурный кочегар — худощавый мужчина лет сорока с усталым лицом — надолго задержал подозрительный взгляд на штанине брюк незнакомца, порванной в районе колена, с засохшими, кофейного цвета пятнами, похожими на запекшуюся кровь.
Толкушкин проследил его взгляд, улыбнувшись, приподнял лыжную палку.
— Разбил ногу на прошлой неделе, — пояснил он.
— Ну и?.. — Кочегар ждал продолжения. По идее, он мог сразу попросить незваного гостя покинуть помещение котельной, но его взгляд переметнулся с ноги парня на карман куртки, где он узрел горлышко непочатой бутылки. Водка, мгновенно определился он. Поэтому ждал продолжения.
— У тебя стакан есть? — спросил Толкушкин.
— Найдем, — откликнулся кочегар. — Присаживайся. — Теперь самое время проявить себя сердобольным: — Как это тебя угораздило?
— Гололед, — объяснил парень, глядя на стол: телефон находился на расстоянии вытянутой руки. — О бордюр грохнулся.
— Да, — посочувствовал дежурный, протирая стакан бумажной салфеткой. — «Климатологи» никогда вовремя не сообщают о гололеде. Только когда кто-нибудь сам из них не хлопнется.
— Закусить найдется? — поинтересовался парень, выставляя бутылку на стол.
— Как не быть?.. На работу постоянно с «кусками» хожу. Открыть, что ли? — спросил он, указывая на бутылку.
— А что ж еще с ней делать! — рассмеялся Толкушкин. — Тепло у тебя тут, уютно, связь, — кивнув на телефон, спросил: — Работает?
— А как же!
— Позвонить можно?
— Рубль! — пошутил кочегар, наливая в стакан водку. — Первым выпьешь?
— Пей ты, — отозвался Толкушкин, снимая трубку.
— Через восьмерку звони, — предупредил рабочий. И, скривившись, очень медленно опорожнил содержимое стакана.
Парень, даже не посмотрев на него, цифра за цифрой набирал знакомый номер.
Все, раздался первый длинный гудок. Невольно в ногах зародилась слабость, передаваясь рукам, трубка у уха пришла в движение.
— Эка, как тебя!.. — удивился кочегар, подвигая парню наполненный наполовину стакан. — Вмажь, сразу полегчает.
Виктор кивнул. Он услышал голос Лены: до некоторой степени обезличенный, записанный на пленку автоответчика: «Вы звоните в квартиру Елены Окладниковой. В настоящее время меня нет дома. Вы можете оставить сообщение после звукового сигнала».
Неужели Ленки нет дома? Тогда придется звонить ей на работу.
Автоответчик ждал сообщения. После непродолжительных колебаний Виктор произнес:
— Лена, привет. Если узнала меня, жди моего звонка.
И тут же услышал ее до боли знакомый голос:
— Алло?
Дома... Забыла отключить автоответчик.
Тело стало безвольным, трубка — непомерно тяжелой.
— Лена, это я, Виктор.
Пауза.
— Да я это, не молчи.
То же самое предлагал девушке широкоплечий парень, приставив к ее горлу нож. Второй списывал цифры с экрана определителя.
— Витя! — ее голос прозвучал взволнованно.
Иначе и быть не могло.
— Я, Ленка! Жив, чуешь? — Покосившись на кочегара, добавил: — Ноги чуть не лишился.
— Витя... — девушка замолчала.
Толкушкин подумал, что она плачет.
И снова не ошибся.
— Да не реви ты! Срочно приезжай за мной, я продиктую тебе адрес. С тобой-то все в порядке?
«Черт... Этот вопрос надо было задать в самом начале».
Острие ножа еще сильнее вдавилось в кожу девушки, из-под него показалась кровь.
— Да, со мной все хорошо. Куда приехать, Витя?
Она предавала любимого человека, но иначе не могла. Эти двое, что стояли рядом с ней, сломали ее, у них были очень хорошие средства подчинить ее себе. В течение трех недель они не отходили от нее ни на шаг, чувствовали себя в ее квартире как дома, ею пользовались — как вещью, когда хотели.