Не знаю, с кем я говорю – с Файном или с самой собой.
Следом за Джулией входит Призрак. Я не думаю, что нажму на спусковой крючок, и тут я получаю ответ на мой вопрос: мой палец снаружи, прижат к предохранительной скобе. Мой мокрый от пота палец соскальзывает со скобы, хватка моей холодной как лед руки ослабевает, я в прострации. Я быстро опускаюсь на корточки, ловлю мой скользкий пистолет кончиками пальцев за миг до того, как он упал бы на пол, и даже не утруждаю себя тем, чтобы подняться или ухватить пистолет покрепче; мой палец нащупывает спусковой крючок.
– Линнетт! Линнетт! – кричит Джулия.
«Я спасу нас, Файн».
Призрак срывает с себя маску, это довольно странное поведение, но я не остановлюсь, пока не почувствую себя в безопасности.
– Линнетт! Остановись! – кричит Джулия.
Я нажимаю спусковой крючок.
Звук выстрела ударяет в мои барабанные перепонки. Комната наполняется дымом. Мое запястье откидывается назад, и я получаю удар в лицо, чувствую вкус металла на своих зубах. Вдруг я понимаю, что сижу на полу.
– Я обоссался, – доносится до меня приглушенный мужской голос. – Обоссался.
– Линнетт! Это Расс. Это Рассел Торн!
Я поднимаюсь на ноги, пистолет у меня в левой руке. Я перебрасываю его в правую.
– Линнетт! – снова кричит Джулия. – Господи Иисусе. Не стреляй. Не стреляй. Какое у тебя кодовое слово? Господи Иисусе.
Я снова поднимаю пистолет. Призрак запутался в своем черном балахоне, пытается открыть дверь в коридор, но его защемило между дверью и креслом Джулии.
– Помоги мне! – кричит он. – Помогимнепомогимнепомогимне!
Я навожу пистолет в самый центр его туловища.
– Линнетт! – кричит Джулия. – Это Рассел Торн. Он интервьюировал тебя.
Я знаю это имя.
– Рассел Торн, – повторяю я, но думаю в основном о том, что остановило мою пулю. Почему Призрак все еще жив? Почему Призрак – Рассел Торн?
Я еще раз нажимаю на спусковой крючок.
Клетка сотрясается, но на сей раз я остаюсь на ногах. На сей раз у меня одно только ощущение перелома запястья.
– Перестаньте стрелять в нас! – кричит Рассел Торн.
Маску он снял, и я вижу рыжую бороду, он перебирается через Джулию, сидящую в кресле-каталке, и внутри клетки переплетение мельтешащих рук и ног.
– Это была не моя идея! – кричит Джулия. – Но ты не открывала мне дверь.
Я очень, очень устала. Язык у меня не двигается. Веки словно свинцовые. В комнате висит дымок от выстрелов, он жжет глаза, вызывает сонливость.
– Я открыла твой конверт, – говорит Джулия. – Потому что нам надо поговорить.
Я столько времени тихо прожила в этой квартире, а теперь два раза стреляла из пистолета, через пять минут здесь будет полиция, и в следующие полчаса в эту квартиру войдет больше людей, чем входило за все шестнадцать лет.
Лицо у меня немеет. Я набираю кодовое слово на клавиатуре, и замок открывается. Джулия вкатывается в комнату.
– Дай Рассу полотенце, – говорит она дрожащим голосом. – Не могу поверить, что ты стреляла в меня. Матерь божья, у меня сердечный приступ.
– Этого здесь не будет, – говорю я, показывая на маску и балахон Призрака.
Пистолет все еще у меня в руке, и Рассел бросает балахон, словно тот загорелся.
– В коридор, – говорю я ему.
Он чуть не падает, вышвыривая свою одежку в коридор, а потом захлопывает дверь. Файну это не нравится. Он предпочитает, чтобы мы были вдвоем. Он не хочет, чтобы здесь были посторонние люди.
– Слишком поздно, – говорю я ему.
– Что? – спрашивает Джулия. Одна ее рука прижата к груди.
Рассел смотрит на меня словно на сумасшедшую. Он измеряет расстояние до двери. Я подхожу к двери клетки, захлопываю ее, защелки становятся на свои места. Рассел подпрыгивает. Когда я отворачиваюсь от клетки, он уже сидит на моем стуле.
– Пересядьте на беговую дорожку, – говорю я. – У вас брюки мокрые.
Лицо его краснеет под бородой, но он делает что сказано. Он хочет за один раз оглядеть все, и его липкие глаза ползут по моим стенам, моему компьютеру, моим экранам, делают в голове заметки на память, составляют предложения обо мне («Спартанская квартира на одну спальню со стенами, выкрашенными промышленной желтой краской»), записывают суждения обо мне («Занавески плотно задернуты, словно она боится солнечного света не меньше, чем того человека, который покушался на нее тысячу лет назад…»), приходят к банальному заключению («Женщина в собственной квартире – как в волчьей яме, она отбывает срок точно так же, как человек, который…»).
Он делает вид, будто мы не разговаривали неделю назад.
Я разглядываю мою клетку. Вижу две рваные вмятины. Человек, который строил эту клетку, заверил меня, что пуля калибра 38 без проблем пробьет сетку, но он либо лгал, либо был глуп. Сколько других планов я строила, основываясь на ложной информации?