Мне не нужно смотреть на линии крыш или проверять окна. Мне об обуви следует беспокоиться, потому что монстры в нашей жизни предпочитают подходить поближе и делать свое дело, глядя в глаза. Выстрел снайпера – это все равно что отправка мне по почте пениса убийцы. Ему хочется прикоснуться ко мне.
Я покупаю билет, становлюсь в фойе спиной к стене и снова принимаюсь рассматривать обувь. Балетки от Бетси Джонсон, бежевые угги, детские тапочки расцветки конфетти, топсайдеры «Сперри».
Мой кинофильм на предварительном просмотре. Я сижу в первом ряду, в какой-то момент разворачиваюсь, будто ищу своего бойфренда. Показывают фильм для детей, так что взрослого мужчину легко будет увидеть, если он к тому же один. Не исключается – хотя такая вероятность довольно низка, – что тот, кто преследует меня, возьмет с собой для камуфляжа ребенка. Я задерживаю взгляд на рыжеволосом чуваке в майке, с двумя черноволосыми близнецами, а потом – на светловолосом бородатом мужчине с маленьким мальчиком. Оба они, войдя, оглядели зал, словно искали кого-то.
Когда фильм наконец начинается, я спешу к запасному выходу слева от экрана, сбегаю по лестнице, а с лестницы выбегаю на улицу. Ни рыжеволосого, ни бородатого я там не вижу. А вот что я вижу, так это еще одну «Хонду» с номерами из Юты, но с другими номерами. Я запоминаю и этот номер, отмечаю пыльные окна и забрызганный грязью бампер, стикер с тремя «А» на заднем стекле. Я сажусь в автобус до Беверли-центра.
В автобусе я нахожу кресло как можно ближе к водителю. На каждой остановке проверяю обувь. Стараюсь оставаться сосредоточенной – «Док мартенс», «Катерпиллар» со стальными вставками, поцарапанные «Найки», белые медицинские туфли, – но Адриенн все время отвлекает меня. Она и Джулия сбивают меня с толку. Ее кризис создает шаблон. Многие женщины, подвергнувшиеся насилию, остаются в живых, но те из нас, кто состоит в нашей собственной маленькой токсичной группе последней девушки, отличаются от других: мы убили наших монстров. Или нам показалось, что мы их убили, а потом это случилось с нами еще раз. Мы все считали, что Адриенн – единственная, у кого не было сиквела, но мы ошибались, потому что тридцать три года спустя сюда еще раз пришел ее монстр, чтобы закончить свою работу. Адриенн считала себя в безопасности, но она ошибалась. В чем еще мы ошибались?
Кризис у Адриенн случился тем же летом, что и у Мэрилин, и кризисы их были достаточно сходны, чтобы ими заинтересовалась пресса, но настоящая слава пришла к ней благодаря тому, что случилось позже с фильмами. Она была консультантом в лагере «Красное озеро», и персонал в тот день пришел рано, чтобы подготовить лагерь для приезжающих. Лесные домики нужно было проветрить, осиные гнезда – попрыскать из баллончика, лодки – достать из хранилища. В тот, первый вечер были убиты девять ее друзей. Четырех из них она почти не знала, они только в этом году устроились в лагерь консультантами, пятерых других она знала хорошо, поскольку они все приезжали в этот лагерь еще детьми. Двенадцать долгих темных часов изменили жизнь Адриенн.
Убийцей оказался бывший повар лагеря, отец-одиночка по имени Брюс Волкер, который заявил, что за двадцать лет до этого два консультанта позволили утонуть его сыну Тедди, потому что занимались сексом, пока он тонул. Он сказал, что Тедди восстал из могилы и убил всех консультантов, чтобы отомстить, хотя он так и не мог объяснить, почему Тедди ждал столько лет. Как бы там ни было, Адриенн пресекла убийства, обезглавив мистера Волкера его собственным мачете.
Дела пошли плохо, когда обнаружилось, что у Брюса Волкера не было никакого сына, утонувшего в Красном озере. Да что говорить – у него вообще не было сына. Брюс Волкер был одиноким стариком, который испытывал навязчивое влечение к детям и приветствовал свальный грех, но он сделал Адриенн первой последней девушкой, а Адриенн воспользовалась этим и воплотила в жизнь все свои мечты.
Раздается шипение пневматических тормозов, я оглядываюсь и вдруг не узнаю ни одну из пар обуви. Сколько человек я пропустила, предаваясь своим грезам наяву? За моей спиной сидит морщинистая старуха с похожим на нее супругом, на обоих одинаковые видавшие виды рибоксы и красные грязные бейсболки. Я не видела, как они сели.
Я нажимаю кнопку срочной остановки, с нетерпением жду, когда откроется дверь, и наконец вываливаюсь из автобуса. До Беверли-центра три квартала, а бежать я не могу, потому что в Лос-Анджелесе никто не бегает. Я иду быстрым шагом и успеваю сесть на четырнадцатый автобус. Это последний отрезок моего путешествия, и я попадаю на Красную линию, но в другую сторону, а когда доезжаю до остановки «Вермонт/Беверли» – состав уже стоит, но я успеваю сесть, на мгновение опередив закрывающиеся двери. В вагоне пятнадцать человек, и я выбираю место на одинаковом расстоянии от дверей по обе стороны от меня. Я осматриваю обувь, но ничего знакомого не вижу. Через пять остановок я перехожу на линию «Антелоп-вэлли».