Векслер поднял ладонь с растопыренными пальцами, и Туманов замолчал, ожидая реакции руководителя.
— Сколько всего пропавших ты скомпоновал по новой вводной?
— Восемь.
— Все корпулентные?
— Меньше семидесяти нет ни у кого...
— Период?
— С середины февраля 1946-го.
— Твою ж дивизию! — выпрямился Векслер на стуле.
Повисла тишина. Майор закурил.
— Дай посмотреть... — Майор взял из рук напарника исписанный фиолетовыми чернилами лист и вчитался в таблицу. — Докладывал Пэ-Пэ?
— Нет.
— Почему?
— Тебя ждал.
— Зачем?
— Ну, ты же старший группы.
— Степаныч, ты обиделся?!
— Да нет, Жень Палыч, субординацию блюду.
— Субординацию... — Он потянулся и взял трубку зазвонившего телефона. — Да, мы готовы!
Опергруппа в полном составе расположилась за т-образным столом начальника городского ОВД. Отсутствовала только Фрося, но и то Петр Петрович, то ли всерьез, то ли пытаясь разрядить обстановку перед началом совещания, спросил, куда дели собаку.
Со стены за спиной руководителя на милиционеров спокойно и доброжелательно, чуть прищурившись, взирал министр внутренних дел СССР генерал-полковник Круглов. Сергея Никифоровича качественно выписали маслом на классическом бордово-фиолетовом фоне. Строгая рама также соответствовала обстановке и вкупе с тяжелой, основательной мебелью, высокими окнами за зелеными портьерами и повисшей в кабинете звенящей тишиной создавала атмосферу фундаментальности и готовности к буре.
— И как, ухайдокались? Или еще повоюем? — спросил начальник, кладя на стол прочитанный рапорт Векслера.
Оперативники неопределенно шевельнулись на своих местах.
Петр Петрович, закурив, выпустил в потолок густой папиросный дым. Остальные молчали.
— Версия рабочая, даже не буду спорить. Шилина приняли красиво и заслуженно, тоже не в претензии. Однако проблема в том, вот это вот все — лишь «взагали по загалям» для нашего руководства... Чернила на бумаге. Наши великие — полковник, прокурор, партийное руководство, в конце концов, они же зададут простой и понятный вопрос: где убийцы — на воле, в морге или в каталажке? Вот и все. Что мы им ответим? Наш умница Эдуард Константинович выйдет перед строем и блеснет своим невероятным образованием — греков древних им цитировать начнет?
Подполковник театрально простер левую руку и хорошо поставленным голосом вдруг изрек:
— О боги, вы, взирающи с Олимпу! Носитель горестных вестей, упавши ниц, взывает к снисхожденью!
Остальные молча потупились.
— Не смешно, правда? Вот и мне тоже не весело, потому что наш добрый отец-полковник возьмет нас всей гурьбою за ушко и ласково прошепчет каждому персонально: «Друг мой ситный, ты не понимаешь, что происходит? Я тебе сейчас расскажу...» Убиты милиционеры. Два милиционера... — Голос подполковника вдруг окреп, налился чугуном и зазвенел, рикошетируя от потолка и оконных стекол. — Убиты при исполнении, на боевом посту. Оба! Расстреляны в упор, как собаки! В городе орудует вооруженная автоматическим оружием банда душегубов, — он с грохотом треснул ладонью по столу, — режущая людей направо и налево, словно свиней на скотобойне. Более того, судя по почерку, разыскиваемые не просто бандиты, а гитлеровские недобитки и полицаи. Уже сегодня по городу ползут слухи, а мы тем временем строим рабочие версии. — Начальник ОВД чуть выдохнул и снизил голос: — Не подкрепленные ничем — ни единым высранным чебуреком. Кого это впечатлит? Как это повлияет на оргвыводы? Ответ вы знаете...
Он поднял крышку пачки «Казбека», раскурил еще одну папиросу и вновь выпустил дым в потолок.
— Векслер, помнишь, мы в «резалке» за лося говорили, моего партизана-разведчика?
— Да, Петр Петрович...
— Знаешь, у него примечательная судьба вышла. Он как-то зимой сорок третьего вышел с группой. Притопали в деревеньку, засели в хате прикормленного старосты и чуток загуляли — первачок, сальцо, картошечка. Согревшись, старший группы ушел к одной крале и там кувыркался с ней до утра. А на рассвете в село пожаловали немцы и взяли разведчиков пьяненькими. Всех, кроме него, — ушел наш матерый. Поскольку у каждого человека по десять пальцев на руках, то с помощью нехитрой приспособы — кирпича и молотка — у них узнали все, что те помнили, и даже чуточку больше. И быстренько потом всех троих укокошили, похвалив старосту и его посыльного за расторопность. Отряду пришлось менять стоянку, терять людей, запасы, уходить в морозную глухомань, отбиваясь от висевших на хвосте карателей. Лось вместе со всеми сражался как герой, потом каялся, стоял на коленях перед отрядом. Вот. А командир издал по нему приказ. И я, как его заместитель, этот приказ тоже подписал. И ничего. Не снится мне этот нами торжественно расстрелянный, и даже имени его не помню. Лось, говоришь? Ну, пусть будет так...