Участковый пожал плечами и посмотрел на старшего.
— Поехали, — скомандовал Векслер.
Уборщицу и ее каморку нашли сразу.
— Как вы тут живете? — огляделся майор.
— Да как все, — отвечала, сидя на застеленном старой шинелью топчане, еще не старая женщина с тяжелым лицом.
Комната представляла собой подлестничную клетушку, огороженную фанерной стенкой с завешенным брезентом дверным проемом. Из мебели, помимо лежака, тут помещался небольшой столик, табурет и комод, служивший, видимо, подставкой для всякой рухляди. Свободного пространства, кроме крохотного пятачка перед ногами сидевшего на табурете майора, здесь больше не было.
— Так вы же учитель? — от двери спросил Туманов.
— Техничке хотя бы угол положен. Что я сниму на учительскую зарплату? — она горестно вздохнула. — От дома только куча мергеля осталась. Родни никого, последний прибыток — и тот вы забрали, — закончила она, прямо посмотрев на капитана.
— Скажите спасибо, что мы вас нашли раньше, чем ваши бывшие коллеги, — с нажимом сказал Векслер.
Она закручинилась.
— Да кому я нужна, ничего же не знаю. Эх... Дурные девки... В какую халепу влезли и всех за собой потянули за мизерный гешефт...
— Расскажите, как работала ваша смена? — заметив утвердительный жест старшего, спросил капитан.
Она неопределенно пожала плечами.
— Приходила к шести вечера. Торговали до начала первого. Позже нет смысла, пассажиры спят. Беляши и чебуреки только у нас с Ганей. Ганя продавала самогон. Остальные стояли с пирожками, но то они сами готовили и нам были для блезиру. Если два поезда сразу — то она отдавала дежурную корзину под отчет кому-то.
— Фамилия? — уточнил он.
— Чья?
— Ганина!
— Так Криндычева! — удивилась собеседница.
— Я понял.
— Вы вроде говорили, что Юрий Шилин тоже работал с вами? — спросил стоящий рядом с капитаном Дробот.
— Шоб я еще сказала, так то, где вы читали... Я просто вслух подумала! — оскорбилась она. — Работал! Гаденыш шестерил у Гани с Улькой. Когда-никогда той шлепер махорку, папиросы приносил краденые, чтоб мы продали. Работничек хренов.
— Кто доставлял беляши и чебуреки?
— Братики...
Милиционеры переглянулись.
— Какие еще братики? — спросил участковый.
— А я знаю?! Два брата. Один постарше — лет тридцать или больше, раз в темноте его чуть рассмотрела. Второй — около того, раза три всего видела и тоже только вечером... — Она помолчала и добавила: — И тем вечером тоже.
— Как они выглядели, на чем привозили продукты, откуда везли и сколько?
— Да обычно выглядели... Парни как парни. Откуда везли, не знаю. Только девки ходили за корзинами за вокзал куда-то. Обе их боялись до мокрого исподнего.
— Шила братиков знает? — уточнил Туманов.
В ответ она только презрительно скривилась.
— Что сказал младший в тот вечер? — вернулся к основной теме Векслер.
— Да что сказал... Брысь, говорит, отсюда. Чтоб хавалки закрыли на замок, а то всех вырежем, включая детей и комнатных собачек.
— Ну хоть что-то приметное в нем было? Не может же он везде серым быть?! — спросил он.
— Выделялся... — призадумалась Фира. Потом подняла просветлевшие глаза и сказала: — Так не местный он!
— Как понимать?
— Ну, так гутарит-то не по-здешнему.
— А как?
— Ну не знаю, быстро-быстро как-то и высоким таким голосом тараторит. Подошел и сразу какое-то смешное слово сказал вместо «здрасьте»...
— Что за слово, конкретно? — напрягся майор.
— «Тавой» или «таей», что-то такое.
Векслер замер, на неуловимое мгновение погрузившись вглубь себя.
— Может быть, он сказал: «Та йой»?!
— Да, точно, так и сказал, — удивленно ответила женщина и недоумевающе посмотрела на офицеров.
— Никита Степанович, сколько там до большой порки? — спросил вдруг Векслер.
— Два часа тридцать пять минут...
— Валек, Фиру Иосифовну — в мою машину и в управу, а мы с Тумановым пока на твоем мотоцикле покатаемся.
Когда в машину усаживали слабо протестовавшую женщину, офицеры шли к мотоциклу.
— Что значит это слово? И куда едем, майор?
— На Острую, — ответил он, резко давя ногой на педаль кикстартера, — а слово означает, что ребята к нам издалека пожаловали.
Векслер завел мотоцикл и, наклонившись, громко сказал:
— Километров с лишком за тысячу отсюда... На запад.
С холма открывался бесконечный вид на раскинувшуюся до самого горизонта луганскую степь. Слева возвышался недавно восстановленный мемориал, но Векслер обогнул его, не останавливаясь, и по зеленой травке докатил до начала спуска с холма. Впереди и вправо до самой балки тянулись остатки инженерных сооружений.