Вот типичная сталинская игра "Щелкунчик". Всеобщее ощущение праздника. Много света. Играющие по местам. На сцене появляется секретарь Ленинградского обкома Кузнецов, молодой, красивый, умный. Согласно правилам игры он должен ринуться в первую очередь к вождю, поприветствовать его, а затем войти в хор статистов. Но Хозяин делает игровой импровизированный ход: "А я вас не приглашал!" И отвернулся. Немая сцена статистов, все отворачиваются от Кузнецова, хотя знают, что Кузнецов был приглашен. Знают и другое: немилость означает не просто опалу. Немилость — это смерть. Затем проигрывается уход со сцены потемневшего Кузнецова и общее ликование маршалов, министров, секретарей обкомов. Все в сиянии света, надежд, защищенности. Игра завершена.
Среди игр с кодовым названием "Деревянные бушлаты" были совершенно фантастические. Вот игра "Стрелять — не стрелять". Фашисты наступают, а впереди себя гонят детей, стариков и женщин. Играющие Жуков, Жданов, Хрущев, Микоян озадачены: "Не стрелять?" Сталин раскуривает трубку. Улыбается: "А вы что скажете, товарищ Шапошников?" — "Дети ведь", — отвечает начальник Генерального штаба. "А вы что думаете по этому вопросу?" — обращается он к Микояну и Хрущеву. В недоумении оба. "А я вам скажу, что надо делать и о чем надо думать. У нас здесь не учебные игры, а на карте стоит судьба первого в мире социалистического государства. Мы проигрываем главным образом оттого, что много сентиментальничаем. Надо стрелять в детей, в женщин, в стариков. Немедленно стрелять".
Дьявольский разум Сталина разработал многочисленные игровые формулы, чтобы до конца утвердиться в своей исключительности. Сталинские смертоносные игры не знали обратного хода. Боевой генерал Качалов погиб 4 августа 1941 года от прямого попадания снаряда, тем не менее он после смерти был приговорен к расстрелу с конфискацией лично ему принадлежащего имущества и лишением наград. Игра "Предатель Родины" была весьма популярной и создавала различные варианты напряжения в неформальной сфере общения.
Однако не следует думать, что Сталин вытравил из игры все ее радостные и беззаботные свойства. Игровой мир в кремлевских застенках был широк и многогранен, а игровое пространство причудливо и красочно. Игры состояли как бы из двух частей. Первая — решение логических задач; вторая — отдых-вакханалия.
В игре с общим названием ТП[80] фактически было несколько игр. ТП напоминала матрешку: игры нанизывались одна на другую, и у каждой был свой дирижер. Этот момент и привлек Раменского. Первая матрешка — игра-пугалка — началась так. Ворошилов объявил:
— Сегодня у нас три события: день рождения Ленина, двадцать лет со дня речи товарища Сталина "О правом уклоне в ВКП(б)" и третье — вышел наконец-то двенадцатый том сочинений нашего вождя… — Ворошилов рассказал о загнивании капитализма, о врагах, которые могут быть рядом и которых надо повесить, утопить, разорвать в клочья, их семьи пустить по миру. Ворошилов ругался последними словами и закончил вступительную речь так: — Я не теоретик. Я практик и никогда не вилял и был участником борьбы, которую возглавлял наш вождь сразу после смерти Ленина.
— И до смерти, — поправил Каганович.
— Возглавил еще до Октября, — поддержал Кагановича Берия.
— Возглавил еще до того, как возглавил, — уточнил Хрущев.
Игра набирала силу, играющим писались очки.
А Ворошилов снова с грозным лицом стал запугивать сидящих — этого требовала игра-пугалка. Он рычал охрипшим голосом. (Раменский представил, как Багамюк в роли Ворошилова будет импровизировать, как со сцены крикнет: "Всем кадыки порву!") Я прочту из знаменитой речи только две строчки, с которыми я не могу расстаться, эти строчки у меня в каждой клетке мозга. Я зачитаю их: "У нас не семейный кружок, не артель личных друзей, а политическая партия рабочего класса. Нельзя допускать, чтобы интересы личной дружбы становились выше интересов дела". Ворошилов, у которого, должно быть, горло пересохло, поперхнулся, и Поскребышев поспешил подать ему стакан воды. Застолье будто сникло. Матрешка сработала. Улыбался только один человек. Он был доволен первой игрой. А Первый маршал продолжал путать:
— Я и себе этот вопрос задал и ответил словами речи товарища Сталина: "Если старый большевик свернул с пути революции, или опустился, или потускнел политически, пускай он мне будет хоть братом, хоть родным сыном, а я его собственноручно расстреляю!"
Сидящие улыбнулись. Таких слов не было в тексте сталинской речи: их придумал сам Ворошилов. Для большего эффекта гасился свет, и Ворошилов палил из двух пистолетов в сидящих напротив, разумеется холостыми патронами. Снопы огня летели в разные стороны. Играющие падали со стульев, что-то кричали, а кто-то исступленно хохотал.
Когда Раменский знакомил с текстом осужденных, Багамюк орал благим матом: "Я буду играть эту роль, и шоб дурка была настоящая!"
— Ты нас не пугай, Клим, — улыбнулся Сталин, когда зажгли свет. — У нас все-таки праздник. Давайте выпьем, товарищи, за всех, кто с нами, за настоящую дружбу, ты это хотел сказать, Климентий?
— Это, — вырвалось у маршала, и он осушил бокал.
Вторая матрешка — игра "Смертельная задача" — была проведена Ждановым. Эта игра требовала напряжения ума, изворотливости, любой мог подловиться и потом быстро сойти с арены. На экране показывали трофейный фильм "Заговор генералов": на крюках висели фашистские маршалы, адмиралы и полковники, играющие старались не глядеть на их паршивые лица, но все равно игрой был предусмотрен и этот эффект — для напряжения, для охотничьего азарта. И это место сильно понравилось Багамюку, и он предложил даже живьем подвесить кого-нибудь из обиженников: играть так играть, сучье вымя! А Жданов между тем задавал смертельную задачку:
— Когда я впервые познакомился с рукописью товарища Сталина, то подумал: "А надо ли снова вспоминать о ленинском так называемом письме-завещании? Надо ли так широко цитировать нашего матерого врага Троцкого?" Как вы считаете? С текстом все ознакомились?
Вот в этот момент игра несколько резко переходила в неигру: иллюзии отступали на задний план, точно матрешка оживала, выхватывала самую настоящую бритву и — по кадыкам сидящих, будто предупреждая: лесть нам тоже не нужна. Он не любит словоблудия. Дело надо предлагать. Первым ринулся в сражение Каганович: