А позади — осторожные разговоры. Отец спрашивает у Володи, трудна ли речная работа. И Володя горячо отвечает: ох и каторжна! Одних знаков да огней — черт голову сломит! «Точно!» — хмурится Саня.
Впереди — земснаряд: черная высокая фабрика на плаву, с трубами, с окнами, с ковшами. Саня говорит, не оглядываясь:
— Машинка!
— Погуди!
Гудит: разрешите пройти? Над трубой машинки поднимается белый султанчик, и чуть погодя доносится ответный гудок — пожалуйста. И трепыхается отмашка.
Володя, выскочив на мостик, тоже машет белым ослепительным флагом. Машинка чуть отодвигается к берегу, освобождая, как условились, дорогу.
— Расходимся левыми бортами, — буднично говорит Володя, и Саня кивает:
— Ага…
А за спиной тихо волнуется отец:
— Сань…
Внизу раза два прохаживался Карпыч — поглядит наверх, на рубку, с отвращением плюнет и снова пропадет в дыре. На третий раз не пропал — подошел к борту:
— Бабы…
Мимо проносились байдарки, а в них загорелые девушки дружно посверкивали вёселками. Коркин засвистел, заплясал. Девушки помахали ему руками.
— Погуди! — сунулся под Санину руку взволнованный Володя. — Ага! А ну еще!
Иван Михайлович — человек солидный: не орет, не свистит, не гудит, вдумчиво разглядывает девчонок в черный бинокль. Так засмотрелись ребята — чуть на мель не влетели: попер пароход мимо белого бакена.
— Эй! — недовольно оторвался от бинокля Иван Михайлович. — Купаться полезли?
Володя, оттерев Саню, поспешно закрутил штурвал — сперва маленький, потом большой.
— Фу! — оглянулся на помертвелого рулевого. — Вытащили! Вот наломали бы дров!
— Сань, — усохший голос отца. — Пойдем, Сань!
— Пойдем, — опомнился сын. — Спасибо, Володя…
— Спасибо! — серьезно повторил отец, торопясь не в каюту, не в машину — опять на шлюпку, к Карпычу!
14
В Серпухове оставили «воз».
Гриша сказал отцу:
— Пока грузимся, можете с Саней на берег сходить. Тут не так далеко музей есть — домик Поленова, художника. На катере быстро обернетесь.
Саня вспомнил, как ходили они к Поленову, про которого Володя сказал: «Удивительно солнечный художник».
— Музей? — повторил простое слово отец, глядя на хмурого Коркина в новой тельняшке, на Ивана Михайловича, засовывающего рубаху в штаны. — А вы как же? — спросил он у Гриши.
— А нам некогда — дела, — развел руками Гриша-капитан. — Коркин, ты не слышал? На место!
— Да-а!.. — заныл было Коркин про берег, про больного отца, про нездоровую маму.
— Про Нюрку, про Нюрку скажи! — поддел Карпыч, и Семка, пробурчав что-то, замолчал, испортив всем настроение.
— Нет, нет! — поспешно отказался отец. — Спасибо! Пускай вон, — он кивнул на Коркина, — товарищ идет, ему надо, а мы…
— Ничего! — рассердился Карпыч. — Этот товарищ каждый раз сбегает и спасиба не говорит! А ты, Петрович, иди и Саньку захвати — пускай поглядит!
— А ты? — посмотрел на Карпыча отец. — Тоже вон устал-то…
— Эх, Петрович! — Карпыч подошел к отцу, сдвинул кепку на затылок и стариковскими слезливыми глазами взглянул прямо в его недоуменные глаза: — Ми-лай! Только ты один и вспомнил! Только ты и сказал про Карпыча! Пожалел! Семка, не гляди ежиком! Пойдешь на берег! Ладно. Остаюсь!
— Ой! — открыл рот Семка-матрос и посмотрел на Карпыча не ежиком — теленком.
— Иди! — великодушным жестом обвел Карпыч пыльный берег с его ящиками, тюками и рулонами.
— Иди, — с неохотой отпустил Гриша-капитан. — Только…
— Через час буду! — крикнул уже с трапа Коркин, позабыв простое слово «спасибо».
— Не расхолаживаться, — сказал оставшимся капитан. — По местам! Саня, идешь?
Саня посмотрел на отца, отец — на Карпыча. Саня шагнул к борту, к трапу, к берегу, на котором, высоко на гребне, показалась знакомая фигурка Наташи.
— Иди, иди, — понял его отец, а сам повернулся спиной к сыну, лицом к Карпычу. — Слушай, надо бы нам с тобой манометр…
— За работу! — приказал Гриша, и народ разошелся по местам.
Саня завистливо провожал взглядом Коркина — скользя и спотыкаясь, летел он наверх, подальше от парохода с его котлами и швабрами. Поравнялся с Наташей, сказал ей что-то на бегу, и девочка, посмотрев с минуту на «Перекат» и не заметив, видно, Саню, поплелась обратно — за горку.
Саня вздохнул и отошел от трапа.
Через полчаса к солнышку вылезли Карпыч с отцом — молчаливые, чумазые, чем-то очень друг на друга похожие. Саня пригляделся и понял чем — уверенной поступью, деловитостью.