— Пашка? — переспросил он Бабкина. — Нету Пашки! Он вроде бы на испытательном.
Откуда-то из железной дыры дизеля, словно чертенок из пекла, вынырнул остренький паренек, похожий на Саныча.
— Нету мокренького на испытательном! — хихикнул он. — Сбежал оттуда сопливенький! Шумно ему показалось! Ищи его у хозмастера! — И паренек опять пропал, как растворился.
Бабкин отыскал владения хозяйственного мастера в углу цеха, под крутой железной лестницей. Тут, возле толстых горячих труб, убегающих куда-то наверх, стояли метлы да лопаты. На ящике с песком сидел в компании уборщиц механик и загибал что-то такое, от чего бабы хохотали навзрыд, приговаривали: «Ой, да ну тебя совсем!»
Они еще трясли плечами, когда механик увидел Бабкина и вскочил. Он обжег ладонь о трубу и, морщась, замахал рукой.
— Где Пашка? — спросил Бабкин, стараясь не глядеть в сторону недруга, но глаза сами по себе сворачивали на ненавистное побледневшее лицо.
Утирая слезы, одна из женщин сказала Бабкину:
— На дворе он, Пашка-то.
Другая добавила:
— Он, милый, нашего заводского климата не переносит.
Бабкин сердито поковылял к узкой дверце. Это — черный ход огромного цеха. В широкие парадные ворота вплывали на платформе заготовки и уходили собранные, промасленные, закутанные брезентом дизели, черный ход вывел Бабкина на пыльную траву пустыря.
Бабкин увидел гору шлака, а на самой верхушке ее сидел сборщик Павлуня, и спина у него была тощая, грустная. Он смотрел на близкие поля: с кучи они казались ему изумрудными, праздничными. Розово светились крыши теплиц, стояли на пастбище пестрые коровы, жучком бегал по морковке красный шассик, а вдали, у лесной полосы, мощно и высоко била водяная пушка. Даже старая Климовка со своими низкими крышами и утренними задумчивыми дымами ласково манила Павлуню. Он сморщил нос, отвернулся и увидел Бабкина.
— Миш, а Миш, — сказал он, мучась улыбкой, — во-он наше поле…
— Слезай-ка, Пашка, — ласково приказал Бабкин.
Павлуня скатился с горы, встал перед Бабкиным, поглотал-поглотал что-то и начал объясняться:
— Я вот все думал, как ты вот теперь один…
— И надумал? — спросил Бабкин. Павлуня кивнул. Звеньевой весело сказал ему: — Ну, пошли заявление писать!
Павлуня глубоко вздохнул, подтянул губы, нахмурил брови и ответил:
— Всегда готовый!
ЗАПАХ ПЕРВОЙ ЧЕРЕМУХИ
Совхозный механизатор должен знать любую технику — от комбайна до велосипеда. Павлуня хоть и не совсем, но перенял у брата часть его жадной страсти к машинам. Он разбирался в них, правда, много хуже Бабкина. Бабкин, завидев новую технику, немедленно устремлялся к ней, Павлуня робко терся сзади.
Вот и теперь, выйдя из проходной завода к мотоциклу, Павлуня сразу же уселся на заднее сиденье.
— Нет уж, ты давай впереди, — предложил ему Бабкин место водителя.
Павлуня пожал слабыми плечами:
— Да я, Миша, не очень ведь…
На это Бабкин серьезно и тихо ответил:
— А я, Пашка, совсем! — и показал на свою ногу.
Павлуня посмотрел, поморгал и наконец сообразил:
— A-а, мне и ни к чему… — Они поменялись местами с Бабкиным, Павлуня вывернул мотоцикл на дорогу и успокоил брата: — Ничего, авось совсем до смерти не разобьемся.
Климовская дорога ровная и тихая, ни машины на ней, ни трактора, один Трофим изредка пропылит на своей Варваре. Поэтому Павлуня, через каких-то полчаса благополучно довез Бабкина до морковного поля.
Пока Павлуня ехал, ветерок остудил его голову, и возле сторожки он слез с мотоцикла уже не взмыленным мальчишкой, а сурово насупленным взрослым человеком.
— А, Одиссей! — встретил его Боря Байбара, спрыгивая с шассика и вытирая руки ветошью. — Как твои странствия? Завершились?
— Ладно тебе уж, — пробормотал Павлуня и прямо с жесткого седла мотоцикла полез на привычное, примятое по телу сиденье шассика.
Боря Байбара посмеивался.
— Ты, чай, позабыл, где у него руль-то?
— Чай, не забыл! — сощурил глаз Павлуня. Он заученно и легко щелкнул рычагом, отжал педаль, шассик побежал ровно.
Петровны из-под ладоней смотрели ему вслед.