Но дверь не отворялась, не выпускала на драку Марью Ивановну.
Не утерпев, Иван выскочил на снег.
— Чего встал! Трогай! — закричал он таким голосом, чтобы Марья Ивановна непременно услыхала и вылетела.
— Чего горланишь? — нахмурился Василий Сергеевич.
Он подошел к Павлуне и стал рядом — на всякий случай. Здесь же стояли стеной Боря Байбара, Женька и Саныч. Подумав, выбрался и незнакомец.
И тут все увидели хозяйку. Она, торопясь, шагала из магазина, обе руки ее были заняты сумками, и это немного утешило Аверина. Марья Ивановна, поставив сумки возле жердины, направилась к механизаторам. Она не глядела на Аверина, на взопревшего Ивана Петрова, на бледного Саныча — она сверлила взглядом сына.
И парень, выпрямляясь, сказал звонким, срывающимся голосом:
— А мы все равно проедем! Поняла?!
Мать подошла близко. Павлуня смотрел ей прямо в лицо.
— Ну, чего ты? — пробормотал он, увидев в ее глазах растерянность. — Чего ты… Нам же надо…
— Мы весной огород вспашем! — поспешно сказал Аверин, норовя загородить собой Павлуню. — Бесплатно!
Но Марья Ивановна, так и не сказав ни слова, не замахнувшись на сына, быстрым шагом пошла к сумкам.
— Ну, поехали, — Павлуня поковылял к своему трактору.
— Поехали. — Женька первым влетел в кабину, искоса поглядывая на Марью Ивановну, застывшую у плетня.
Зарычали моторы, закрутились колеса. Павлуня провел трактор с тяжелой тележкой по самой кромке большого огорода, а хозяйка его не шелохнулась.
Иван Петров, чертыхнувшись, захлопнул дверцу и покатил следом. Он газовал так, чтобы хоть визгом двигателя расшевелить Пашкину мать. Но она застыла.
— На́ тебе! — Иван проехал по огороду. Оглянулся в немалой тревоге.
Марья Ивановна уходила в дом со своими сумками. Закрылась за ней дверь. Не ожили занавески.
— Очумела баба! — пробормотал Иван.
Одна смутная надежда осталась у него: может быть, хоть кто-то бесславно увязнет в овраге. Но и тут проклятому Пашке повезло: мало того, что загороженный домами овраг совсем не замела метель, колонну еще поджидал мощный гусеничный трактор, который прокатал широкую плотную колею через кусты до самого леса. А Павлуня к тому же ухитрился так провести весь обоз по краю оврага, что Иван с этого дня и часа понял окончательно: дуракам счастье.
— Господи, хоть ручей не подкачай! — взмолился он.
Но и ручей подкачал: как своих, пропустил механизаторов, не сотворив им вреда. Ивана так и толкало под руку по старой памяти вильнуть в канаву. Но, поглядев на колючую воду, Петров вздрогнул. Теперь-то уж никто не поверит, что он засел по ошибке. И Пашка, ясное дело, не полезет спасать его, а, чего доброго, самого Ивана погонят в кипящую черноту.
Благополучно переехав через ручей, Иван от всего своего разбитого сердца пожелал ему:
— Чтоб ты треснул!
— Что? — спросил повеселевший представитель.
— Ничего! — отрубил Иван и надолго замкнул уста.
Впереди пошла укрытая лесом чистая дорога, и застрять в таком месте смог бы только самый последний болван. А там, в посветлевшей дали, уже показались красные фермы…
Иван Петров отвернулся, когда представитель монтажников тряс Павлуне руку, норовя выдернуть ее из плеча.
— Спасибо! — говорил представитель, сверкая очками и улыбкой. — От всего коллектива!
— Если что — приезжайте! — подсунулся Женька, протягивая свою ладонь.
Представитель пожал ее с удовольствием и подарил Женьке «огромное спасибо». Тот отошел задумчивый. Иван Петров смотрел на него, усмехаясь.
— Спасибо вам, товарищ! — стиснул его руку очкастый представитель. — Что бы я без вас делал!
— Ладно, чего там, — опустил глаза Иван.
Когда ехали обратно с пустыми тележками, Женька все ломал голову над одним вопросом: почему это Марья Ивановна так свободно, без криков пропустила их через свои владения? Хотел спросить у товарища, но впервые, пожалуй, не посмел: Павлуня сидел за рулем такой вдохновенный, что отрывать его от дела было грешно.
Усталые трактора один за другим становились на свои места у мастерской. Смолкали двигатели, медленно выползал из-под навеса тяжелый сизый соляровый дым. Скоро во дворе стало тихо. Измученные механизаторы молчали, да и машины, казалось, закрыли бы свои большие глаза, если б умели. Женька тоже присмирел, глядел на белый пушистый снег, летящий на фонари, словно рой ночных мотыльков.
— А это еще кто? — вдруг спросил он.
Возле тракторов потерянно бродила одинокая лошадка без седла и уздечки. Женька подбежал к ней, присмотрелся и закричал: