– А у тебя есть мужская рубашка?
– Что за глупый вопрос? У меня дюжина мужских рубашек.
Он открыл створку как будто наспех сколоченного шкафа. Причем сколоченного кем-то, у кого явно не было вкуса к какому-либо дизайну.
– Выбирай.
Она выбрала красную рубашку в клетку, взяла протянутое им махровое полотенце. В нем при желании можно было спрятаться, как в палатке – как раз из таких, какие так любила, но которые трудно было купить, точнее, найти в магазине.
Аля пошла в ванну. Но вдруг остановилась посередине коридора. Она видела, что ее окружают люди – лица людей, которых она не знает. Это были скульптурные портреты. Лица были разные – красивые, модельные, обычные, бесстрастные, молодые и старые. Они все были вылеплены из скульптурного пластилина. А несколько отлитых портретов и скульптур, покрытых золотом, стояло на этажерке. Вчера она не обратила на эти скульптуры внимания. А сейчас они как будто сами наблюдали за ней.
– В каждом из этих портретов – история жизни, и во многих – история любви.
Она прикоснулась к одному из портретов.
– Этот еще не докончен, – сказал моряк, – этот человек не захотел, чтобы я заканчивал его портрет.
– Почему?
– Он… испугался.
– Чего испугался?
– Кто ж его знает, чего он испугался. Бывает так, что люди боятся всего, но некоторым это дает дополнительные силы преодолевать трудности, а у кого-то висит замком на душе, и они никому ее не открывают.
– Ты говоришь страшные вещи. Я не хочу. Мне не надо больше слышать их. Прекрати! – она говорила это быстро, тонким голосом, уронив полотенце.
Но Аля сама… прекратила. Она увидела, что он готов в любой момент обнять ее и защитить, только знать бы отчего. Он готов был сказать ей те слова, которые она всегда хотела услышать от кого-то.
Она ушла в душ и сняла с него рассекатель. Она думала, кого бы ей представить. Она не могла представить ни того, которого любила безумной любовью, ни тех, кто признавался ей в любви, прочитав несколько ее стихотворений, и имел на столах в своих кухнях, ни того, кто считал ее гением, а потом заявил, что никогда не сможет понять ее; а мысль о первом сексуальном опыте вызвала у нее боль в солнечном сплетении. И не один из них не мог ее удовлетворить.
Она крикнула:
– Влад!
По крайней мере, так к нему обращалась девушка, приславшая открытку на Рождество, которую она заметила здесь же, на стиральной машине.
Он быстро зашел в ванну, так как и не отходил, прислушиваясь к звукам. Она хотела, чтобы он смотрел на нее.
Аля почувствовала, как волна возбуждения и волнения усиливается и плавно движется от низа живота к груди, потом к голове, отдавая в руках и ногах игрой на кончиках нервов, а потом взрывается каким-то странным, нежно-сексуальным чувством, рассеивается по капелькам и гаснет там, где начиналась. Когда она кончала, то вскрикнула. Он смотрел на нее, просто смотрел, он не улыбался, и ей нравилось это.
Потом он вышел из ванны. Аля намылила голову его ментоловым гелем для душа и затем все тело, почувствовав прохладу. Не вытираясь, она намотала полотенце вокруг груди, один сосок был наполовину виден. И прошла на кухню, где висели портреты, нарисованные неизвестными ей художниками. Это были портреты, изображавшие этого скульптора-моряка. На каком из портретов был скульптор, а на каком моряк – было непонятно. Она сидела напротив него, озабоченная только одним вопросом – кто он?
Когда мастер предлагает выпить чаю
– Ты коллекционируешь истории? – спросила Аля.
– Нет, я наоборот их складываю… я их прячу.
Она бросила два кусочка сахара в стакан чая. Но чай уже был заварен кипятком вместе с сахаром. Она попробовала и вспомнила вкус детского сада и начальной школы.
– Я могу не бояться тебя? – она посмотрела в его глаза янтарного цвета. Он ничего не говорил, а только наблюдал за тем, с каким наслаждением она отпивает глоток за глотком советский чай из стакана в подстаканнике, покрашенном скульптурной серебряной краской.
И вдруг невпопад сказала:
– Мой кот. Я буду скучать по нему.
– Так, отшельница, ты что будешь есть? Смотришь на меня голодными сексуальными глазами и ничего не ешь.
Он открыл холодильник, достал оттуда парочку авокадо и пожонглировал ими в воздухе, – девочки любят, – усмехнулся он, – внутри сладкий, сверху – зеленый, и можно есть прямо ложкой изнутри.
Аля погружала в мякоть чайную ложку и ела с наслаждением.
– Мне нравится, как ты ешь.
Аля посмотрела на него. Странный комплимент.
– Ты знаешь, если тебе нравится, как человек ест, это уже говорит о том, что он тебе вообще понравится. В постели, кстати, тоже.
– Ха-ха, – изобразив смешок, она впервые за последние сутки почувствовала себя уютно.
Владу и правду было хорошо с этой маленькой женщиной, поедавшей недельный запас его авокадо. Он видел в ней противоречия его самого. И так как ему самому часто хотелось совершить какой-нибудь побег, он чувствовал солидарность с ней, тем более, она не ощущала его возраста. Впрочем, так и должно было быть.
Впервые за этот завтрак он взглянул на выглядывающий из-под полотенца сосок.
– А где рубашка? – вдруг спохватился он.
Алька смутилась и покраснела. Влад, почувствовав себя виноватым за ее смущение, сказал:
– Да я не намекаю ни на что. Может, у нас вообще не будет секса? – он проверял ее, отмечая борьбу души и плоти на бледном и удивительно живом лице.
Аля выпятила нижнюю губу и, поправив полотенце, засмеялась.
– Зачем я тебе?
– Я же сказал, может быть, ты послана мне свыше… – он улыбнулся, как улыбаются старые добрые ловеласы. – И все-таки, оденься. Я же дал тебе рубашку. Где она?
Аля вернулась в его рубашке. Свои джинсы она нашла в стиральной машине – они порвались в двух местах. «Так даже круче!» – подумала беглянка.
Моряк обнял ее:
– Видимо, они порвались, когда ты сиганула через забор, о котором ты даже не помнишь, – он засмеялся, – трусишка, прыгающая через заборы, как ты могла хотеть умереть?
Они зашли в основную комнату мастерской.
– Видишь этот портрет?
– Не очень, где мои очки?
– Да, вот же они.
Она надела свои ботанические очки.
– Как жаль и как хорошо, что жизнь не похожа на учебу в виде зубрежки. Очки, сквозь которые я смотрю на мир. Мне нужны розовые.
– Танцуй – и ты сможешь купить себе столько очков, сколько пожелаешь. Его метафоры уже начинали немного надоедать ей, а его она так и не разгадала.
История одного пути
– Это не зубрежка, не учение. Непредсказуема. Она может быть непредсказуема в своей предсказуемости, что еще лучше.
Когда-то я был молод и ничего не знал о ней так же, как и все зеленое в этом мире. Я окончил морское училище. Море… Оно так манило меня. Наверное, так же, как ты хочешь ехать в никуда, и мне хотелось… Вдаль от суши.
Быть внутри бушующего океана, внутри его неугомонного клокочущего сердца. Где никто не знает о тебе, никто не скажет, кто ты, где ты, куда и как тебе надо плыть. А корабль идет по воде сам, управляемый капитаном. Ты скорешаниваешься с моряками, слушаешь шум моря и музыку, любая – на ура. Какое-то братство получается. И все вместе переживают и мель, и шторм. Неизвестность. И потом я понял, что я убегаю, убегаю от этого мира, хотя мне не от чего было бежать. Мне действительно не от чего было бежать и, наверное, поэтому я бежал.