— Да брось. Я едва теперь что-то докажу, — Витёк развёл руками.
— Но мы, имей в виду, всегда готовы стать адвокатами! — гордо предупредил Лёшик и похлопал друга по спине. — Держись. Осталась неделя, и мы снова будем вместе!
Виктор проводил друзей. Неделя… Как приятно это слово ложилось на слух. К тому же вдвойне приятно было сознавать, что он и впрямь ни в чём не виноват, что он жертва, а не преступник.
Мальчишка вернулся в отделение. Народ только начал просыпаться и, взлохмаченный, нерасчёсанный и заспанный, лениво шастал по коридору, шлёпая тапками. Золушкин с чьей-то мамочкой вёл оживлённую беседу у входа в ординаторскую.
— Станислав Юрьевич! — прокричал Витька, плетясь к доктору. — А вы знаете, что выяснилось?
Врач устремил на него внимательный взор. Витя деловито задрал подбородок и начал пересказ истории, которую поведал Влад.
— Ну дела, — дослушав, Золушкин покачал головой. — Зря, выходит, твоя мама так злилась.
Доктор говорил без особого восторга, что не ускользнуло от Витькиного внимания. Обычно Золушкин был более открыт и эмоционален. Но сейчас в его глазах читалось какое-то безразличие. Даже более безразличное безразличие, нежели в глазах Тим-Тима.
— Так как? — попытался расшевелить его Витька. — Выписывать будете меня с чистой совестью?
— Вить, — Станислав Юрьевич взял мальчишку за плечо. — Присядь-ка.
Ничего не понимая, парень повиновался.
— Я тут говорил с твоим отцом буквально десять минут назад. Я сказал, что недоволен твоими результатами. На противовирусную терапию у тебя ужасная реакция: прыгают показатели крови, поднимается давление, температура. Я бы не решился отпустить тебя домой на амбулаторное лечение. Так считает и Тимофей Тимофеевич, с нами согласился и твой отец. Ты меня понимаешь? Нужно полежать ещё немного.
Уголки рта у парня вздёрнулись в истерической ухмылке.
— То есть выписки не будет? — дрожащим голосом переспросил он и нервно сглотнул слюну.
Золушкин кивнул.
У Виктора во рту всё пересохло, затряслись руки.
— Но я всем сказал, что уже вскоре буду дома! — просипел он, ухватившись за голову. — Как так?!
— Ну, на недельку отдохнуть домой мы тебя всё же отпустим…
— Да на какую на фиг недельку?! У меня жизнь летит ко всем чертям, — парня передёрнуло, нижняя губа предательски дрогнула, и глаза налились слезами.
— Ты мужик или нет? — строго промолвил Золушкин, сурово поглядев на Витьку. — А ну не реветь!
— Да ну вас! — он пнул ногой стенку и, вскочив, как ужаленный, помчался в палату.
Слёзы Ингилейв
Реветь — это не выход. Витька понимал. Как побороть отчаяние, он не знал, поэтому на оставшиеся дни превратился в спокойного, тихого, безразличного и безэмоционального зомби.
— Я не пойму, почему она не хочет извиниться. Гордость? Возможно. Она — мать. Она — старше. Она имеет право, я согласен, в воспитательных целях повышать тон, ругать. Но она ведь была не права. Я не наркоман, — рассуждал Виктор, тащась и шаркая ногами по последнему этажу больничного корпуса.
Небо, на некоторое время прекратившее реветь дождём, выглядело как старая грязная тряпка, не выстиранная и пересушенная на солнце. На окнах дрожали от ветра дождевые капельки.
— Ты же ей сам давал повод усомниться в тебе, — предположила Инга.
— Ну прям там. Не все же, кто иногда пьет и курит, обязательно колются или нюхают! — с нотами недовольства в голосе возразил Витька. — А ты бы меня лучше поддержала, а то защищаешь её. Ты не на моей стороне уже?
— Я всегда на твоей стороне, — улыбнулась девушка, крепко, насколько могла, сжав его руку. — Ты же спросил «почему», вот я и пытаюсь понять, почему.
Витькиных губ коснулась ухмылка.
— Ага. Только я всё равно ничего не понимаю. Неделя уже прошла, как она в курсе, что я не виноват, но ни визита, ни звонка.
— Позвони ей сам. Не будет же мама, понимая свою неправоту, бурчать на тебя.
— Да это глупости. Я не стану, — замотал головой парень.
— Твоё право, — опустила усталый взгляд Инга.
— Осуждаешь? — Виктор, тоскливо задумавшись, незаметно намотал на палец прядь Ингиных волос, до сих пор не понимая, как они могут быть такими белыми.
— Нет, нисколечко. Я и сама не знаю, стала ли бы первой налаживать контакт.
— Ты бы стала! Я ж помню, как орал на тебя, но ты приходила всё равно, прощала всё и вся.
— Это ж ты, — бесхитростно и оживленно она посмотрела Витьке в глаза. — И злился ты тогда не оттого, что злой. Даже не оттого, что вредный. Просто потому, что тогда было плохо.