Как же он по ней скучал. Только сейчас мальчишка понял, как ему её не хватало: простого, но в то же время глубокого и обстоятельного взгляда, детской физиономии и тихого, приятного голоса.
Витька снова улыбнулся, не желая уходить, возвращаться в серое отделение, где, кроме угрюмых лиц и непонимания, ничего нет. Где только ворчат, кричат и засыпают дежурными фразами. Где нудно и нет никакой надежды на радость.
Судя по нетерпению, написанному на лице девочки, ей жутко хотелось поговорить с ним подольше, расспросить обо всем, узнать, как прошёл домашний отдых.
Продолжая глядеть на парня всё с тем же теплом, Инга сползла с койки и встала на ноги. Кроха… как новогодняя ёлка, «украшенная» иголочками, трубочками, бинтиками, пластырями. На обеих ручках лонгеты, две капельницы: одна — с каким-то бесцветным раствором, другая — с чем-то похожим на кровь.
Парню стало больно, просто физически больно смотреть на это, и он на секунду отвёл взгляд, чтобы собраться с мыслями. Слабая и сильная, нежная и стойкая… Как столько противоречий может соединиться в одном человеке? Как при всём том, что с ней происходит, она может улыбаться? Почему не лежит и не ноет, а встаёт, поднимается, борется со слабостью?
Штативы капельниц были на колёсах, и девушка без труда передвинула их ближе к окну. А потом, как и Витька, села на подоконник, но по другую сторону стекла.
— Ну как ты? — спросил он её с нескрываемой досадой и жалостью.
— Как видишь, — она отвечала спокойно, ровно, как и всегда. В слегка растрепавшейся причёске проглядывалось даже некоторое озорство. Но больные глаза, сокрушённые и безрадостные, с потрохами выдавали внутреннюю, съедающую её агоническую грусть.
— Надолго? — парень поймал себя на мысли, что говорит почти так же, как она, — спокойно и односложно.
— Недель на пять.
Его как будто шарахнули по голове.
— Ты что это такое имеешь в виду? — В Витькиной голове не сходились простые истины, точно ему заявили, будто дважды два равно пяти. Он резко вскочил на ноги. — Сколько недель?! Да ты что? Новый год на носу… Да я!.. Да я выпишусь раньше! Ты ничего не перепутала!?
Девочка покорно выждала, пока он успокоится.
— Пойми, у меня в этот раз всё как-то уж очень серьёзно. Инфекция в лёгких, — девушка, краснея, закрыла лицо руками. Она не привыкла жаловаться и жутко этого стеснялась. Но если уж теперь она сама признавала свои дела неважными, можно было с уверенностью говорить, что они действительно неважные. Очень неважные.
«Пять недель», «инфекция в лёгких». Виктор начал белеть. В тело как будто врезалась тысяча колких и холодных снежинок.
— Ингочка, не надо этого говорить, — спохватился он, кинувшись на стекло и прижавшись к нему обеими ладонями. — Ты поправишься раньше. Врачи всё сделают, как надо. И ты вернёшься!
Девушка безнадёжно улыбнулась и тоже прислонила ладони к стеклу в тех самых местах, где с обратной стороны находились ладони Виктора.
— Я знаю, что говорю, — сказала она слабым голосом. — Раньше не получится. На хорошие лекарства нужны соответствующие деньги. Мама уже брала взаймы, ещё раз не выйдет. Да и я не хочу, чтобы из-за меня ей приходилось надрываться на трёх работах. Я ничего не решаю, понимаешь?
— Нет, — у Витьки свело сердечную мышцу. Он чувствовал, как ледяное стекло начинает теплеть от прикосновения их ладошек. Хотелось сжать её маленькие ручки, погладить, пожалеть, приласкать. — Кто ж решает, если не ты?!
— Вить, если бы я могла, то мы бы ушли отсюда сейчас же, — со скрытым отчаянием проговорила она и приблизила лицо к самому окну, почти коснувшись его лбом. Витя машинально сделал то же самое. Он никогда ещё не имел возможности рассматривать её глаза так близко. Синие, глубокие, уставшие и больные. Девочка тоже изучала его карие радужки, вглядываясь точно в самую душу, в самые потаённые уголки сознания.
— Витька, — вдруг неожиданно трепетно изрекла она. — Я очень рада тебя видеть. И кажется… — она сделала шажок назад. — Да ничего. Возвращайся в отделение.
— Подожди, Инга, — растерянный, он рвался что-то добавить, что-то важное, но все слова, как нарочно, вылетели из головы. — Не будешь плакать? — только выговорил парень и тут же понял, что хотел сказать вовсе не это, но было уже поздно.
— Я не плачу, — на удивление, она действительно отозвалась спокойно. — Думал, я плакса? Из-за того случая на последнем этаже перед твоим отъездом? Сама не знаю, почему я тогда так. Хотя сейчас, кажется, уже знаю. Но это неважно. Иди спать.
— Спокойной ночи, маленькая.
Он смотрел на неё и пытался сам себя уговорить уйти. Не хотелось. Она это видела. Конечно, она всё видела и понимала. Взявшись тонкой перевязанной ручкой за штатив, Инга взглянула на парня умоляюще.