— Я не кололся! — Витька прокричал, не сознавая собственных действий. Почему его вдруг записали в наркоманы, захотели всего лишить, посадили сюда и грозятся заточить на месяц?!
— Меня зовут Станислав Юрьевич. Если что путное надумаешь — зови, — напоследок всё тем же нерушимым тоном сказал врач и они с сестричкой, не оборачиваясь, вышли из бокса. Как-то бездушно и нечестно это было. «Подло, — подумал Виктор и крикнул вдогонку: — Я не наркоман!
— Он с силой стукнул кулаком о подушку: — Не наркоман!»
Все ушли. Мама накричала и смылась, врач, медсестра — все только наговорили непонятностей, напугали и бросили! А он что должен думать?.. Витька обернулся, и от всего этого больничного оформления ему стало ещё противнее, захотелось взвыть, вскрикнуть, исчезнуть, раствориться. Крышка новым джинсам… Витя ещё раз стукнул рукой по подушке. Да какое там! — Хана дискотеке. Лика пойдёт одна, а потом… он ведь и потом будет сидеть здесь, когда все живут, живут на полную катушку! Лика, Лёшка, Владёня — им будет весело, но без него. А как же, как же он?!
Парень уткнулся в подушку, крепко-крепко зажал наволочку меж пальцев и зарыдал, пытаясь душить всхлипывания в перьях, содрогаясь всем телом и безнадёжно стуча кулаком.
Как на месяц?! Все планы, всё, что он собирался сделать, всё, чем жил в последнее время, — всё покатилось к чёрту! Всё!..
Витя, продолжая нервно подрагивать, бездумно ухватился за телефон и набрал отцовский номер. В трубке заунывно промычали гудки.
— Пап! — в предчувствии сложного разговора ему ещё больше захотелось плакать от чувства собственной беспомощности и ничтожности. — Что происходит? Почему мне ничего не объясняют? Только орут. Ты приедешь?.. Я жду.
Он, не договорив, бросил трубку, потому что не хотел показывать родителю слёзы, не по-мужски всё-таки. Кинул сотовый на тумбочку и заглянул в пакет, сквозь слёзы пытаясь разглядеть вещи, — нужно же было располагаться и… обустраиваться.
Мысли, хаотично сменяя одна другую, лезли в голову.
Хана дискотеке… А как он собирался подсунуть физичке ручку с электрошоком! Или как планировали размалевать маркером двери учительской. А как хотели нарисовать на школьном заборе граффити. У Витьки был даже подготовлен большой трафарет для этого!.. Теперь все приключения пройдут без него, мимо, потому что за пару часов кто то вот так запросто выдрал из юности целый насыщенный кусок.
Вытирая намокшие и покрасневшие глаза, он злобно распахнул тумбочку и стал закидывать туда мыльницу, зубную щётку, позорное полотенце с цветочками, которое вчера притащила мама. Он ведь всего несколько часов назад думал, что отравление пройдёт, забудется и удалится даже из самых глубоких уголков памяти. Но нашли гепатит. И всё.
Где он с кровью возился? Как подхватил вирус? Наверное, неважно уже как. Важно, что теперь будет. Неужели больница на целый месяц?
Телефон задрожал и пополз по поверхности тумбочки.
«Ликуся» — светилось на экране.
«Что ей говорить?» — промелькнуло в голове у Витьки, и он трясущейся рукой взял трубку.
— Ну что, болезный?! — весело смеялась девушка. — Когда домой собираешься?
«Боже, она же ничего не знает», — со страхом подумал Виктор и сказал уже вслух: — Не собираюсь.
— Ну и сиди там! — шутливо хихикнула Лика. — Только дискач тогда мимо тебя пролетит!
— Я знаю, — к горлу подступил плач, но мальчишка подавил его ровным серьёзным голосом.
— Ты чё? — Лика перестала смеяться. Что-то в тоне парня, видимо, насторожило её.
Витя вздохнул, сделав небольшую паузу. Руки и ноги враз ослабли, захотелось провалиться сквозь землю.
— Я заболел.
— Я знаю!
— Нет, сильно заболел, — выговорил наконец Виктор, — надолго. Я никуда не пойду.
— Что? — теперь паузу сделала девушка. — Тебя положат в стационар, что ли?
— Да. Лика, я сам не знаю. Но на месяц слёг точно.
Я потом позвоню, — Витька прервал разговор и крепко сжал телефон в ладони. Хоть бы она не перезванивала!
Ничего не хотелось объяснять, оправдываться, ведь как только он начинал думать о грядущем заточении, глупые, ребяческие слёзы независимо от воли выкатывались сами собой.
Виктор выложил оставшиеся вещи в тумбочку, скомкал пакет и нехотя поплёлся к умывальнику, думая, что следует ополоснуть раскрасневшиеся глаза, пока кто-то не увидел его в таком унизительном состоянии.