Первое, что бросалось в глаза, — это высоченная, до потолка, сосна, увешанная тоннами игрушек, дождиков, бумажных цепочек-самоделок, звёздочек и шаров. Под ней, аккуратно накрытые парчовой тканью, скрывались подарки для соплячков. В противоположном конце возле двух мягких диванов стоял столик с приготовленными поварами порциями празднично-диетического ужина и большими блюдами с фруктами.
Пока, воркуя, все старались разместиться за столом, Тимофеевич включил телевизор, взорвавшийся весёлыми новогодними песнями. Бекир ухватил маленькую пухленькую девочку за руку и пустился с ней в пляс.
— Сначала поешь! — требовала его мама.
— Да пусть бесятся, — махнув рукой, разрешила Тамара Ивановна.
Витька занял место на широком кресле для себя и для Инги.
— Иди сюда, — позвал он девушку. Весь день прошёл в такой предпраздничной суете и суматохе, что ребята с самого утра толком даже не виделись. Заметив в толпе подругу, Витёк трижды пожалел об этом, потому что выглядела она сказочно. Тамара потрясающе поколдовала над её белыми волосами, завив их в крупные аккуратные кудряшки и украсив маленькой блестящей заколкой. Простое бирюзовое платье до колен, слегка расклешенное, с широким тёмным поясом, каким-то волшебным образом скрывало худобу девочки. Она походила на Дюймовочку: хрупкую, лёгкую, маленькую, но красивую, милую, с большими синими глазами и робкой, кроткой улыбкой.
Враз как-то оробевший Витька ничего не смог сказать, только восторженно пролепетал пару нечленораздельных звуков и замолчал. Инга, покраснев от одного парнишкиного взгляда, заботливо поправила его бабочку.
— Э-э-э… Папина, — объяснил Витька, указывая на атласного мотылька. — Ну, так чего стоим? Пора начинать.
Он усадил девушку к себе на колени и обхватил руками. Если вы видели когда-нибудь дорогих фарфоровых кукол в магазине, то примерно то же узнавал и Виктор в так, казалось, знакомой ему девочке, только ещё изящнее, ещё тоньше, печальнее, прекраснее.
Всё вокруг смеялось и звенело ложками. Весёлыми ритмами орал телевизор, кувыркаясь на ковре, играла и кричала ребятня.
— Мой тост за здоровье! — мама Бекира подняла бокал. — Пусть никогда не болеют дети.
Игриво звякнули бокалы и стаканчики с соком.
— За здоровье, — вторили Тим-Тим и Тамара. Колька, разомлев от вкусного ужина, начал развязно клеиться к Ольге. Яна зыркнула на них с завистью, поскольку её Шпала, вместо того чтобы флиртовать, никак не мог расстаться с вилкой.
Разгорячённая ребятня, счастливая, что их в честь праздника не отправили спать, устроила стрельбу мандариновыми косточками.
— Стоп-стоп, — вмешалась Алевтина Фёдоровна и, выйдя из-за стола, подошла к деткам. — А вы знаете, что Дед Мороз не принесёт подарков тем, кто не расскажет стишок! Кто начнёт? Кто знает стишки про Новый год и зиму?
— Я! — нестройным хором отозвались ребятки.
— Я расскажу! — Бекир всех растолкал и вышел на середину зала. Аудитория притихла в ожидании.
— громко, почти криком, делая ударения на каждом слоге, начал мальчик.
— А снегом-то и не пахнет, — расхохотались за столом.
Воодушевлённые малыши кинулись декламировать следом за Бекиром: громко, чётко, весело. Мамочки и Тимофеевич с Тамарой за столом внимательно слушали, Колька засыпал, а Шпала с Яной, зажав рты, прыскали смехом от нелепостей детской дикции.
Виктор с умилением улыбался, вспоминая школьные утренники и то, как сам он, одетый в костюм медведя, громко кричал: «Кто меня разбудил?!» И как пел песенку, которую репетировал с бабушкой, и как танцевал, и как краснощёкий Дед Мороз желал всем здоровья, счастья, крепкой дружбы, любви и понимания. Парень взял со стола два наполненных соком бокала, один дал Инге и тихо-тихо, чтобы слышать могли только он и она, произнёс:
— А мой тост будет за любовь.
Девушка, не сводя глаз с Виктора, легко звякнула бокальчиком.
— Ой! Что ж это!? — как умалишённый, завопил Тимофеевич. — Кто канал переключил?! Мы ж пропустили поздравление президента! Куранты бьют! Скорее!
Все всполошились, повскакивали с мест, Тим-Тим схватился за шампанское. Хлопнула пробка, и врач стал разливать напиток родителям.
— Бом! — прогремели куранты первый раз.
— Болезные! — перекрикивал галдёж Шпала. — Кому сладкой воды!?