— Но ведь она жива! — закричала Карина. — Кровотечения нет? Почему же она должна умереть? Вы можете ошибаться.
— Можем, — устало произнесла женщина. — Но, как правило, в таких случаях ошибаются редко.
Лифт дернулся и остановился. Карина вслед за врачихой вышла в пустой, пахнущий хлоркой коридор.
На нее надели халат, повязку. Дверь распахнулась, и она оказалась в большой, ослепительно освещенной палате. Наверху ярко сияли белые лампы, посредине стояла высокая блестящая кровать.
На мгновение Карине показалось, что она смотрит хорошо знакомые кадры из фильмов. Она сотни раз видела такие палаты по телевизору, эти капельницы, груду резиновых трубок, сверкающие инструменты на столике в углу.
Но это был не фильм. На высокой кровати под простыней лежала Леля, опутанная трубками и иглами, ее Леля, с мучнисто-белым лицом, на котором отчетливо проступали веснушки, с заострившимся носом и лиловыми губами.
Карина тихонько подошла к кровати. Левины веки дрогнули.
— Лелечка, — прошептала Карина, — Леля, милая! Держись, пожалуйста. — Она тихонько всхлипнула.
— Плакать нельзя, — на ухо ей сказала врач. — Иначе придется уйти. Ей каждый вдох сейчас труден. Возьмите себя в руки.
Карина кивнула, глотая слезы.
Леля смотрела на нее из-под полуопущенных ресниц, губы ее беззвучно шевелились.
— Ты что-то хочешь?
— Нет… ничего. Хорошо… что ты здесь.
— Ты поправишься, — как можно тверже произнесла Карина. — Обязательно поправишься, слышишь?
Леля едва заметно качнула головой.
— Почему ты не сказала мне правду? Тебя хотели положить в больницу, зачем ты отказалась?
— Я… я не хотела в больницу. Думала, лучше… дома, с Олежкой…
Карина вдруг вспомнила, как они вместе ходили на ультразвук, как Леля растерянно стояла в дверях кабинета, перебирая многочисленные бумажки, как замялась, прежде чем ответить на Каринин вопрос, все ли в порядке с ребенком, а потом быстро перевела разговор на другую тему.
Она знала уже тогда. Бородатый главврач все ей объяснил, написал в карте о необходимости госпитализации, но Леля ему не поверила. А может быть, поверила, но понадеялась, что все обойдется. Ее нежелание расставаться с Олегом оказалось сильнее благоразумия, сильнее страха перед возможными осложнениями.
Вот почему она выдумывала любые предлоги, чтобы не пускать Карину вместе с собой в консультацию.
— Глупенькая, — с горечью проговорила Карина, — как же ты так!
— Вот так. — как эхо прошелестела Леля и сморгнула с ресниц одну-единственную слезинку. — Ребеночек… умрет. Олежка мне не простит.
— Что ты говоришь? Он уже летит в Москву, через несколько часов ты его увидишь.
— Я… не успею… — Леля облизала пересохшие губы. — Ты ему передай, что я его… люблю, — она сделала усилие и улыбнулась: — Он… самый лучший, самый красивый… умный… — Ее голос зазвучал еще глуше.
Карина нащупала под простыней Лелину руку, свободную от капельницы. Она была как лед.
— Передашь? — едва слышно шепнула Леля, пытаясь сжать Каринины пальцы.
— Да, — Карина кивнула и тут же опомнилась: — Ты сама передашь!
— Ты… — Лелины веки опустились, ладонь бессильно разжалась.
Карина отчетливо видела, как поднимается и опадает простыня на ее груди.
Кто-то сзади взял ее за плечи, осторожно, но настойчиво повлек в сторону от реанимационной кровати.
Все остальное было как в тумане.
Она не помнила, как выходила из палаты, но вдруг оказалась сидящей на кушетке. И молоденькая, стриженная под мальчишку медсестра закатывала ей рукав, терла ваткой сгиб локтя, делала укол. Точно издалека, до нее доносились какие-то голоса.
— Это ее сестра?
— Говорят, соседка.
— А больше так никто и не приехал.
— Муж летит из командировки. Будет только ночью.
— Такая молодая. Жалко-то как.
И Карина поняла, что Лели больше нет.
Она еще продолжала сидеть с засученным рукавом, машинально прижимая локтем вату, тупо уставясь в чисто вымытый пол, пока не услышала над головой знакомый голос:
— Господи, какое горе! Бедная девочка.
Тогда Карина подняла голову.
Перед ней стояла Тамара, в коротком расстегнутом пальто, без шапки. Ее черные, в синеву, волосы растрепались и небрежно спадали на плечи, по щекам текли слезы:
— Пойдемте, я отвезу вас домой. Я на машине.
Карина покорно поднялась, надела дубленку.
Они вышли в темный двор, пересекли его и остановились возле синей «пятерки».