– Так Архипка Кривой – твой дед? – удивился Дунин. – Помню его.
Ермолай вынул из-за пазухи кисет, свернул цигарку и поджёг запаленной от костра веточкой. Вспыхнул во мгле огонёк, потянуло ядрёным самосадом. Дунин вздохнул, ощущая в груди сосущую пустоту, и полез в карман за папиросами.
– Дикий Барин охотник был ярый, кутить мог неделями, любил скачку без седла, но жаловал и рыбную ловлю. Только тихий и делался, когда с удочкой сидел. Так вот дед мой был при нём по этой части. Каких лещей они на Круглом озере добывали! А в наших озерцах леща словить – это суметь надо. Да что лещи! Хотите я вам про водяную бабу расскажу? Вы-то, барин, верно, слыхали уж, а барчуку любопытно будет.
– Ну! Ну! – Антоша от нетерпения приподнялся на локтях. Белки его широко распахнутых глаз блестели горячо и влажно, как у готового сорваться вскачь жеребца.
– Что ж, рассказывай, – проронил Дунин.
И Ермолай начал:
– Услыхал раз Дикий Барин от мужиков, будто завелась в Ведьмином озерце баба водяная.
– Русалка, что ли? – спросил Антоша.
– Нет, барчук, русалка то русалка. А эта вроде каменных баб, какие по степи стоят.
– Что ещё за каменные бабы?
Ермолай удивился:
– Да вы, барчук, неужто не видали? Они ж тут повсюду.
– Изваяния из песчаника или известняка, – пояснил Дунин. – Идолы, поставленные древними кочевыми народами. Изображают в основном мужчин, но в народе их прозвали бабами. Одна, помнится, тут неподалёку торчала, возле кургана, в котором Бычок клад нашёл. Там потом всё распахали.
– Точно-точно! Аккурат перед тем, как с молодой барыней несчастье случилось, батюшка ваш велел каменную бабу свалить. А она уж дюже здорова была. Тяжеленная, не своротишь. Мы её соломой обложили и подожгли. Глыба от огня раскололась. Так по частям и уволокли. А барыня молодая расстроилась. Лучше бы, говорит, в усадьбу свезли. Да как тут свезёшь…
Дунин докурил папиросу в три короткие затяжки, швырнул в костёр и, глядя в пламя сузившимися глазами, оборвал Ермолая:
– Ты про водяную бабу рассказывай.
– А я об чём? – удивился тот. – Дед мой, Архипка, через эту бабу и окривел. Сказывали про неё: стоит на дне посередь озера. Глубоко, не донырнёшь. И видна только ночью, при полной луне. Выгребешь точнёхонько на серёдку, а она там – как живая, и вся светится.
Многие пытались её достать, да ни у кого не вышло. Слава у Ведьмина озерца дурная. Народу в нём перетопло больше, чем во всех наших речках. Ну, у Дикого Барина взыграло ретивое. Как же это, говорит, в моём владении такое диво, а я не знаю! Надобно бабу эту из воды достать, потому ежели сияет от лунного света, то не иначе как из золота сделана или из серебра.
Велел он деду моему лодку снарядить, багор, сети, верёвки. Весь пруд обшарили – ничего. Барин говорит: "Ночью поплывём". Архипка давай его отговаривать. Куда там! По уху так схлопотал, что после всю дорогу помалкивал. Знал себе, на весло налегал.
Отплыли подальше, остановились. Луна светит, как оглашенная. Дед решил сперва – чудится. Присмотрелся: ан, и правда, блестит что-то под водой. Дикий Барин кричит: "Багор давай!" У Архипки от страха руки отнялись. Сияние-то было далёко, а пока смотрели, очутилось под самой поверхностью. И багор не нужон.
Дикий Барин с лодки свесился, по самые плечи в воду залез. "Есть! – кричит. – Держу!" Вот тут-то всё и случилось. Забурлила вода, раздалась, и выпросталась из неё голая баба. Телом пышна, сияет, будто серебром обмазана, мокрые волоса по плечам змеями вьются, а глазищи точно два колодца – чёрные, глубокие, чисто бездна адская. Как вцепится Дикому Барину в отвороты, голосом утробным как завоет: "Суженый мой, иди ко мне! Поцелуй невесту свою!" Дикий Барин и сам сперва ей навстречу тянулся. А как припала она к его губам, забился весь, голову вырвал – водой харкает, орёт: "Веслом ее, Архипка, веслом!"
Тут баба хвать Дикого Барина за пояс и в воду сволокла. Начали они бороться. Шум стоит, брызги летят. Дед мой глянул на такое дело, схватил весло и дёру. Сам не помнил, как до берега доплыл. Примчался в деревню, крикнул: "Барин утоп!" – и свалился без сил.
Как рассвело, думали идти на озеро, Дикого Барина искать. Глядь, а он вот он – живёхонек. Течёт с него, поддёвка рваная, в тине весь, лицо разбито, ревёт благим матом. Увидал деда моего, как даст ему арапником по роже! "Ах ты, паскуда, погубить меня хотел!" Свинчаткой в глаз угодил.