Ничего не меняется, кроме смены циклов. В той первой палате я хотя бы видел градиент перехода времени суток, чувствовал ход времени. А здесь же я просто выхожу из небытия либо днём, либо ночью. В отсутствие чувственного контакта с реальностью наблюдать время непросто. Я пробовал считать, но не думаю, что счёт в уме как-то отражает реальный ход времени. Да и надоедает быстро. Лежу я тут совсем один, вижу перед собой фисташковую стену и картину с оленями. Я всё ещё пытаюсь вспомнить, что случилось – вряд ли мне это как-то поможет, но это лучше, чем вечность разглядывать чертовых оленей у водопоя!
Я не понимаю ход времени, мне кажется я таращусь на стену уже сотню лет, ничего не меняется – даже свет теперь всегда одинаков. А может прошло лишь пять или десять минут времени? Я перебирал в уме лица – все, какие мог вспомнить. Начал со своих детей: Тодд, Джимми и Каспер. Карла, мама, отец. Друзья и коллеги, соседи по общежитию, продавцы в магазинах. Все они улыбались, только дети почему-то были сосредоточенно серьёзные, даже скорее скорбные. Почему? Они меня любят, ради них я точно поправлюсь и встану на ноги – нет ничего невозможного в этом, я конструировал огромные космические корабли, которые отнесут семена человечества в разные уголки Вселенной. Что там какие-то ноги. Правда, если конечно они у меня ещё есть. Я, к сожалению, не могу видеть, что там у меня внизу. Может и к лучшему?
Что-то изменилось. Я настолько привык к статичности пейзажа, что тут же вышел из ступора, уловив изменения в цвете. Мне не показалось – тени скользили по стене, кто-то наконец соизволил ко мне прийти! Это не врач, определённо. Какие-то военные? Мужчина с седой бородой в красивой форме со множеством знаков различия и второй, может немного моложе, почти лысый. Они стоят между мной и фисташковой стеной, о чём-то говорят. Мне сложно читать по губам – они постоянно двигаются и я не вижу полностью их лиц. Медленно, я начинаю улавливать по движению губ отдельные слова. Они говорят о каком-то путешествии и проблемах с энергосистемой. Не понимаю, причём здесь я и эта больница!
Седой повернулся ко мне лицом и я хорошо вижу его губы, он явно подавлен, говорит медленно чеканя слова – мне легко читать. Он говорит о выборе, который иногда приходится делать. Так, он указал на меня со словами: «Знаешь, кто это? Это…».
* * *
– Знаешь, что это? Это величайший инженер своего времени – Мэтью Хьюз. Если бы не он, то нас бы тут сейчас не было. Его заслуги в прогрессе всего человечества смогли оценить лишь через 50 лет после его смерти. К сожалению, умер он так и не успев понять, насколько важным был его труд. Как много потом будет от него зависеть… Посмертно стать почётным пассажиром первого корабля поколений – вот и всё, чем человечество отплатило ему за службу.
– Зачем ты мне всё это рассказываешь, Орст? Какое это имеет отношение к нашей проблеме с 17-м отсеком? Я поддержал тебя на совете не как капитана, но как друга и товарища, под началом которого я служу всю свою жизнь. Я сделал это только потому, что не хочу, чтобы за последствия принятого решения, ужасного решения, ты один нёс ответственность. Но я, как и совет, категорически не согласен, что мы можем сидеть тут сложа руки, пока в 17-м отсеке тысячи людей мучительно умирают от болезни, которую мы могли бы попытаться остановить. Мы могли бы дать им помощь, организовать карантин и спасти выживших! Орст, у нас билет в один конец и каждый спасённый сегодня – это фактор выживания вида в будущем.
– Ты прав, Каюма, у нас билет в один конец. Только билет не один, билетов 254 тысячи. 254 тысячи человек уже 127 лет летят сквозь чёрную бездну к надежде. К надежде хотя бы ступить на твёрдую землю прежде, чем они все умрут. И каждый миг нашего путешествия мы подвергаемся этому риску – риску вымирания. Поэтому просто прояви уважение к телу человека, благодаря которому наша надежда смогла появиться на свет, а я расскажу тебе историю его смерти. Ты знаешь, что я принял единственно верное решение, как и он тогда. У меня есть книга о нём, там подробно рассказано о дне его смерти. У Хьюза было трое детей, мальчишек, школьников. Он повёз их на озеро Мичиган – было в США такое озеро. Прогноз был плохой, но он всё равно решил ехать. Лил сильный дождь, а они весело распевали песни бойскаутов. Дальняя дорога, ночь, дождь и усталость. Утром его жене Карле позвонили из отеля и сказали, что Хьюз с детьми так и не появился у них. К обеду нашли машину на дне ущелья, каким-то чудом он был ещё жив. Но дети… Его доставили в Чикаго на вертолёте – кровавое месиво ниже груди. Ещё три месяца он прожил полностью парализованный, но никто к нему так и не пришёл. Даже родители. Ему не простили смерть мальчиков. Тогда он ещё не был великим Мэтью Хьюзом, отцом покорения дальнего фронтира. Тогда он был тем, кто убил своих детей неудачно выбрав время поездки. Учитывая его состояние – было два варианта развития событий: его отключают от аппарата жизнеобеспечения, либо отдают на экспериментальное хранение в рамках исследовательской программы сбережения разума безнадёжно больных людей. Жена через адвоката не раздумывая дала согласие, и уцелевшая система органов была извлечена из тела и помещена в питательную среду. Потом программу урезали в финансировании, а скоро и вовсе закрыли. Все экземпляры считались погибшими. Но тогда уже имя Хьюза вошло в историю и Конклав Освоения Космоса забрал его контейнер с целью захоронить на первом корабле поколений – так он тут и очутился. Я надеюсь он сохранится до самого дня высадки – последние перебои с питанием могли что-то нарушить в системах поддержания среды контейнера.