В два часа дня Фантызин подъехал к гостинице. «Сегодня намечается большой сабантуй, Виктор Степанович, – докладывал Клямкин, закрывая замок на тросе. – Юбилей Акима. Будут вечером в ресторане проводить. Алевтина Егоровна, бедная, вся в хлопотах. Уже спрашивала про вас, Виктор Степанович», – спятился к будке седой Клямкин.
В вестибюле Пенкина накинулась:
– Ты где шляешься? – Вдруг запринюхивалась: – Почему воняешь? Бензином?
– С машиной занимался, Алевтина Егоровна.
– Чтобы к вечеру вымылся и сменил одежду. Сегодня твой бар и казино не работают. И ресторан я уже закрыла для посторонних. Будешь после восьми помогать Кузнецовой. А я тут, с приезжими гостями. Понял? Сам знаешь, что надвигается.
Пенкина пошла к лифту. Стеклова с высоченной своей причёской расталкивала встречных, словно разруливала ей путь. Простые постояльцы гостиницы в недоумении оборачивались.
Фантызин поехал к себе на квартиру.
В два часа ночи, когда весь зал ресторана гудел, славословил маленького трезвого человека в чёрном костюме, посаженного во главу длинного стола, Фантызин вышел через кухню на задний двор. Запотевшие окна кухни светились сонно. Луна над задней чёрной стеной гостиницы, как над чёрным пальто, словно повернулась к Фантызину затылком.
Фантызин сел в «хонду», двинулся тёмными дворами на другую улицу.
На месте, сразу за серебрянским мостом, съехал на обочину.
Совершенно пустая остановка была ярко освещена, но киоск впереди неё стоял точно брошенный, тёмный.
Фантызин, достав из багажника большую сумку, побежал к киоску. Прятался за тёмной стенкой его, не выглядывал на свет. Быстро толкал под киоск старые рваные свои рубашки. Пихал палкой. Начал поливать из пластиковой бутылки бензином. Ещё две бутылки, отвинтив крышки, под киоск – закатнул. Сдёрнул резиновые перчатки для мойки посуды. Встал. Достал спички.
Замер.
Было тихо. От реки наносило прохладу. Изредка проносились машины. Как висельник, над мостом выкидывал красные языки светофор.
Фантызин присел, зажёг спичку, кинул под киоск. Разом всё осветилось, взялось. Пополз из-под киоска дым.
Фантызин пнул сумку к огню, побежал к «хонде». Завелся. Круто заруливая, выскочил на мост, полетел.
Сразу за мостом резко свернул вправо на улицу Красных Орлов. Остановившись, выскочил.
Киоск на том берегу пылал уже до неба, как прощальный костер в пионерском лагере. Точно выстрелы трёхлинеек, слышался сильный дробный треск. Однако возле рвущегося в небо пожара не было ни души.
Повизгивая, Фантызин принялся плясать. Неумело. Вроде длиннопалой обезьяны. Переваливаясь, хлопая себя по бёдрам.
Послышался отдаленный рёв двух пожарок, приближающийся к мосту. «Давайте, летите! Визжите! Поспевайте, придурки!»
«Хонда» помчался вдоль набережной.
Однако не удержался, остановил машину, опять выскочил.
Над чёрным лесом у моста сшибались в небе высокие всполохи. Как будто черти красно-полосатые дрались!
– И-ииххх! – присев, потряс сжатым кулачком Фантызин. Опять как сделавший противника теннисист.
Свернул на улицу, ведущую к гостинице. Помчался.
23. Песенка
В половине третьего ночи швейцар Михалыч, вскочив со стула, еле успел распахнуть обе створки двери – весь казахский той, не прекращая ни на секунду славословить юбиляра, пошёл выкатываться в вестибюль. Вокруг хмурящегося мужчины, настрачивая на домбрах, громко пели с десяток акынов, нисколько не охрипнув. Поперечно двигали головками и крутили ручками красивейшие девушки в шапках с высокими метёлками. Остальные, кто в цивильном, и казахи, и белопузые русаки, сильно качались, но упрямо лезли вперёд к юбиляру, отпихивая конкурентов.
Юбиляр осторожно обходил игрунов и плясуний, недвусмысленно продвигался к выходу. Пенкина с жемчужным бантом на заду покатилась по лестнице вниз, к двери. Юбиляр пожал ей руку, исчез за мотающимися створками. Весь той вскричал от такого вероломства и посыпался по лестнице следом, отталкивая Пенкину в сторону…
В кабинете Пенкина согбенно стояла лицом к тёмному окну. Бант на выходном платье её обвис. Однако резко повернулась к вошедшему:
– Ты куда сгинул, мерзавец? Даже подъедать не прибежал!
Улыбающийся Фантызин вдруг подошёл, обнял Пенкину и… впился в её коровьи губы.
Поцелуй длился бесконечно. Маленькую папироску за это время было бы, наверное, не выкурить, а вот коротко вздремнуть – пожалуй, можно.
Пенкина открыла глаза:
– Сумасшедший… Закрой на ключ дверь.
Уже через пятнадцать секунд Фантызин застёгивался.