Женщина на диване торопливо возилась со своими одеждами. Будто с расчихвощенной капустой. Немало была удивлена, даже ошарашена.
– Однако скорострел ты, Фантызин. Это тебя не колеблет?
– Нет, Алевтина Егоровна, я могу ещё быстрее… Ха-ах-хах-хах!..
Смеялся как всегда. Прямо умирал со смеху.
Вставшая женщина смотрела. Потом повернулась спиной:
– Бант сзади поправь!
В вестибюле, с трудом оттолкнув глыбастого гардеробщика, Фантызин вынес богатую её шубу. Нежно одел. Долго тряс руку её мужу. Спокойной вам ночи, дорогие! И вновь вдруг захохотал:
– Алевтина Егоровна! Ха-ах-хах-хах! – прямо умрёт сейчас от смеха.
– Что это с ним? – спускаясь по лестнице, оборачивался муж,
– Не знаю, – зло ответила Пенкина. – Придурок…
…Кланечка сладко похрапывала у себя в спаленке, но в коридоре почему-то сильно пахло газом. «Да что она конфорку, что ли, не закрыла! Ведь недавно и баллон сменил!» В темноте Фантызин пошёл к тусклому лунному свету из кухни. Войдя в кухню, безотчётно потянулся… и включил свет…
Грохнувшая на весь мир красная вспышка мгновенно вырвала душу…
Пожарные и спасатели взобрались на своих машинах к разрушенному дому только через полчаса после взрыва. За ними прибыл уазик скорой помощи. Быстро светало.
Ворота были закрыты наглухо. Две пожарки спокойно опрокинули забор и въхали в обширный двор.
На высоком бетонном фундаменте половину деревянного дома от взрыва – вырвало и раскидало. Как попало валялись венцы, балки, двери, две пустые рамы окон. Весь двор устлало ломаным шифером. Огня не было, но откуда-то изнутри тянуло дымом… Пожарные сразу фуганули два рукава к колодцу в углу двора, спасатели устремились внутрь того, что осталось от дома.
Вывели под руки старушку в ночной серой рубахе. Спасатель в брезенте и медсестра повели её к уазику с красным крестом.
Старушка шла согласно. Кивала чумазой раскосмаченной головой. Вдруг начала петь. Поворачиваясь к медсестре. Всё громче, ясней:
В лунном сиянии снег серебрится.
Вдоль по дороге троечка мчится.
Динь-динь-динь, динь-динь-динь!
Колокольчик звенит.
Динь-динь-динь! Динь-динь-динь!
О любви говорит…
Накинув на неё чью-то тужурку, осторожно подсаживали в машину. Старушка всё пела. «Динь-динь-динь! Динь-динь-динь! О любви говорит».
Спасатель пошёл обратно к дому.
– Чего это она?.. – спросил у него молодой пожарный, сворачивая брезентовый рукав.
– Тронулась, – ответил спасатель. – Сына её убило… Мгновенно. Глаза даже вынесло… Какой дурак ставит сейчас в дом баллон на 50 литров?
– Да уж, – сказал молодой пожарный. Отвернулся и тяжело, на боку, понёс свёрнутый рукав.
Внизу, возле рассыпанного дома сновали, сворачивались пожарные. Две их красные машины, состукнувшись передками, ворчали друг на дружку. По угору спускался уазик с красным крестом. Долго слышался из него, обрываясь на кочках, ясненький женский голосок:
…В лунном сиянии ранней весною
Помнятся встречи, друг мой, с тобою.
Динь-динь-динь, динь-динь-динь! –
Колокольчик звенит,
Этот звон, этот звон,
О любви говорит.
Динь-динь-динь… динь-динь-динь…
К посёлку спустилось громадное облако. Подпираясь лучами солнца из-за горы, смотрело вниз.