Вокруг меня на улицах снова начали слышаться голоса. То тут, то там спазматически вспыхивали перестрелки. Но никаких сирен. Никаких огней, кроме света костров. Комус лежал поверженным по всему континенту, как огромный неподвижный исполин.
Я тихо сидел и ждал, когда за горами, где падали бомбардировщики, раздастся грохот взрывов.
Doomsday Morning, (Doubleday 1957).
Пер. Светлана Белоусова.
ПЛОД ПОЗНАНИЯ
Шел первый Шабат[14]. Нежный ветерок тихонько ласкал траву на лужайках Эдема. Ничто не шевелилось, кроме маленькой крылатой головки, которая то и дело стремглав пролетала через поляну и исчезала в листве, чтобы вскоре опять появиться, и листва трепетала за ней, точно след на несравненно ясных водах. Издалека доносилось еле слышное пение Серафимов у Трона: «Осанна... осанна... осанна...»
Водоем на краю лужайки светился, как огромный, неяркий драгоценный камень. И, как в алмазе, в нем появлялись отражения. Это только что обнаружила склонившаяся над ним женщина. Она согнулась над водой, пока облако ее темных волос почти не коснулось поверхности. Ее, словно одежда, окутывала странная дымка или тень, которая ничуть не скрывала ее безупречную красоту, и хотя сейчас не было ни малейшего ветерка, одеяние из тени тревожно колыхалось, и волосы чуть приподнимались, словно на ветру.
Женщина была так безмятежна, что крылатая головка херувима зависла над водой, как колибри, чтобы полюбоваться на нее и ее неподвижное изображение в водоеме.
— Хорошенькая! — заключил наконец херувим тоненьким, как свирель, голоском. — Ты здесь новенькая, верно?
Женщина распрямилась с медленной улыбкой, откидывая за спину завесу волос.
— Да, новенькая, — негромко ответила она.
Ее голос звучал не вполне уверенно. Ей еще никогда не приходилось говорить вслух до сего момента.
— Тебе понравится Сад, — чуть покровительственно сказал херувим, трепеща радужными крылышками. — Могу я чем-то помочь тебе? Я сейчас не занят. Буду рад показать тебе тут все.
— Спасибо, — улыбнулась женщина, и голос ее прозвучал немного увереннее. — Я сама найду дорогу.
Херувим пожал разноцветными крылышками.
— Как скажешь. Между прочим, я думаю, тебя предупредили о Древе?
Женщина, чуть прищурив глаза, быстро глянула на него.
— О Древе? Оно опасно?
— О, нет. Просто ты не должна дотрагиваться до него, только и всего. Оно растет посреди Сада, Древо Познания добра и зла, ты не сможешь его не заметить. Я видел, как Мужчина вчера долго глядел на него. И это напомнило мне... Ты уже встретилась с Мужчиной?
Женщина наклонила голову, и волосы ее мотнулись, скрывая лицо. Голос из них прозвучал так, словно она улыбалась:
— Сейчас он где-то ожидает меня.
— О-о! — протянул впечатленный херувим. — Ну, так ты найдешь его в апельсиновой роще к востоку от Древа. Там он отдыхает. Ты ведь знаешь, что сегодня День Отдохновения? — Херувим чуть приподнял бровь и добавил: — И Он отдыхает тоже. Слышишь пение? Лишь вчера Он создал Мужчину, прямо из этой земли, на которой ты стоишь. Мы все смотрели. Это было так чудесно!.. А потом он нарек Мужчину Адамом, и затем Адам стал давать названия животным... Между прочим, как зовут тебя?
Женщина словно улыбнулась собственному отражению в воде. Секунду помолчала...
— Лилит, — сказала она.
Херувим смотрел на нее, и глаза его превратились в два расширяющихся голубых кружка от удивления. Затем он сморщил розовые губки и тихонько присвистнул.
— Да ведь ты... — Он запнулся. — Ты... Ты — Королева Воздуха и Тьмы!
Улыбаясь уголком губ, женщина кивнула. Мгновение херувим глядел на нее большими глазами, словно собирался что-то сказать, но внезапно затрепетал крылышками так, что они почти растаяли в воздухе, и рванулся к деревьям, тут же скрывшись в листве, лишь полупрозрачный воздух чуть колебался, оставляя за ним еле видимый след. Лилит посмотрела вдаль с помрачневшей улыбкой. Херувим явно спешил предупредить Адама. Затем ее улыбка стала шире. Ну и пусть себе предупреждает.
Лилит повернулась, чтобы бросить последний взгляд на свое отражение в водоеме. Она уже знала, что Мужчина — последнее творение Бога. И чуточку удивленно подумала, что хочет даже полюбить его. Она не чувствовала себя ничем отягощенной, как ожидала, напротив, было что-то приятное в мягком ветерке, овевающем ее тело, в весенних ароматах, услаждавших обоняние, в мягкой траве под босыми ногами. Сад был прекрасен, полон той красоты, которую она не понимала, пока не увидела ее человеческими глазами. Все, что она видела ими, странно отличалось от прежнего. Теперь, во плоти, все ее чувства оказались странным образом сфокусированными по-новому, и для нее, прежде всегда видевшей с кристальной ясностью, все теперь было словно окружено радужной дымкой. И это была прекрасная перефокусировка. Она даже жалела, что не сможет и далее наслаждаться всеми пятью чувствами плоти, которой она сейчас владела так же, как и Адам.