— Он просто венерианин, — спокойно пояснил Геж.
— Я знаю. — Джеймс нетерпеливо хлопнул по подлокотникам кресла. — Просто... ну, я все-таки уже давно на Венере. В двадцать лет я участвовал во второй осаде Норристауна. Вместе с Кресси исследовал Сумеречный пояс. На моих глазах Дарва стала предметом нашей гордости. На мои средства построили склады, которые в последний неурожайный год кормили целые племена. Но когда я думаю о том, как Вастари уничтожит все это после нашего отлета на Землю, мне охота задушить его голыми руками!
— Командир, венериане очень самобытны, — задумчиво протянул Геж. — Логика их действий и мыслей неподвластна жителям других миров.
— Я знаю. Это потому, что они еще варвары, да? Возможно, они навсегда такими и останутся. В их языке нет слов для обозначения «верности», «чести» или каких-либо высоких идеалов, которыми живут земляне. У них нет ценностей выше инстинкта самосохранения, как у зверей. Венериане не способны мыслить цивилизованно в контексте нашего понимания. Говорю вам, ваш народ — настоящие дикари. Вы знаете, что на обоих концах социальной лестницы находятся варвары, и население Венеры, так и не познав блага истинной цивилизации, просто переходит от одного конца к другому. — Джеймс снова хлопнул по подлокотникам. — Помните о Норрисе, колонизировавшем Венеру? Можете ли вы представить себе венерианина, терпящего такие лишения ради какой-то великой цели? А первую осаду Норристауна? Колонисты могли в любое время года улететь на кораблях домой, бросив Венеру и все то, ради чего Норрис и его люди рисковали жизнями. Но они не сдались и держались до тех пор, пока не пришли спасательные корабли, опоздавшие почти на целый год. Геж, вы когда-нибудь читали о той осаде? О не прекращавшихся атаках с болот и морей, постоянном жаре и смертях от неизвестных венерианских болезней. Но колонистов лихорадило куда сильнее, чем от какой-то инопланетной чумы — то была лихорадочная мечта об империи, охватившая тогда всю Солнечную систему. Солдаты один за другим гибли на линиях обороны, и мирное население поддержало их. Когда наконец прибыл корабль с провизией, прилетевшие колонисты увидели, что солдаты почти все полегли, а женщины, дети, инвалиды и раненые все равно продолжали обороняться. Венерианам не понять таких чувств. И все же, знаете ли, есть что-то неотразимо завораживающее в них и этой планете. Она дикая и притягательная. За ней будущее. Знаете, на Земле Венеру называют утренней звездой, и мне кажется, это уже не просто название, а нечто большее.
Джеймс встал и подошел к окну, глядя поверх крыш Дарвы на громадные голубые горы и начавший понемногу рассеиваться туман, сквозь который уже начал проникать яркий дневной свет.
— На Земле меня будут считать неудачником. Чужеземцем. Земля — мир аккуратных садов, покоренных морей и живописных горных хребтов. Там все люди одинаковы — всегда знаешь, как они отреагируют на ту или иную ситуацию. Мысли о Земле навевают жуткую скуку, особенно после двадцати лет, проведенных здесь, на Венере, среди гигантских гор и в обществе диких людей, совершенно непредсказуемых, как вечно меняющаяся погода. Я уже и знать не знаю, что такое вежливость и правила этикета. Мне никак не вписаться в тесные рамки общества землян.
Джеймс замолчал, и за долгое время никто не произнес ни слова. Дальше он вел внутренний монолог: «Меня не беспокоит, как на Земле принимают колонистов. Подозреваю, что мы больше не увидим тот искусственно созданный рай со строгими правилами. Здесь, на Венере, нам мало что рассказывают, но, судя по последним донесениям с Земли, варварские базы растут как грибы после дождя, как и количество налетчиков, прилетающих на кораблях, которые они построили с нашей помощью, и использующих оружие, вложенное нами им в руки».
Он ни с кем не мог поделиться этими мыслями, даже с Морганом, и в особенности — с торговцем Гежем, как бы хорошо Джеймс того ни знал. Джеймс никому не мог рассказать о том, что крутилось у него в голове в течение нескольких месяцев, и о страхе за весь цивилизованный мир, который, возможно, было уже не спасти.