«ЧТО ЕСТЬ Я»? С раннего детства «Я» пронизывают потоки молока, запахов, историй, звуков, привязанностей, сказок, веществ, жестов, идей, впечатлений, взглядов, напевов и еды. Что есть «Я»? «Я» всеми фибрами своими связано с местами, страданиями, предками, друзьями, Любовями, событиями, языками, воспоминаниями, со всякого рода вещами, которые, совершенно очевидно, не являются «мной». Все, что привязывает меня к миру, все эти населяющие меня силы вовсе не сливаются в некую монолитную идентичность, которую меня принуждают лелеять и выставлять напоказ. Все эти силы образуют существование, живое, уникальное, разделяемое с другими, откуда периодически высовывается то самое существо, которое говорит «Я». Наше ощущение внутренней несостоятельности есть лишь следствие этой дурацкой веры в субстантивность «Я» и нашего небрежного отношения к тому, ЧТО это «Я» составляет.
При виде слогана Reebok «Я ТО, ЧТО Я ЕСТЬ», увенчивающего шанхайский небоскреб, накатывает тошнота. По всему миру Запад засылает своего троянского коня — эту убийственную антиномию «Я»/мир, индивид/группа, привязанность/свобода. Свобода — это вовсе не избавление от наших привязанностей, а практическая способность ими распоряжаться, устанавливать и углублять их, двигаться благодаря им. Семья становится адом только для тех, кто не смог или не захотел бороться с ее выморочными деморализующими механизмами. Свобода отрыва всегда была лишь призраком свободы. Невозможно избавиться от стесняющих нас пут, не потеряв вместе с тем и то, к чему мы могли бы прилагать свои силы.
«I AM WHAT I AM» — это не просто ложь и бессмыслица, не просто рекламная кампания, это военная операция. Это воинственный клич, направленный против всего того, что находится между существами, против всего, что вращается и перетекает, связывает их невидимыми нитями, против всего, что уберегает нас от полного опустошения, против всего, что позволяет нам существовать и благодаря чему мир еще не повсюду стал похож на автомагистраль, парк аттракционов или город новостроек: на пустое, ледяное пространство, в котором передвигаются лишь меченые номерными знаками тела, молекулы автомобилей и идеальные товары.
Франция не стала бы родиной анксиолитических средств, раем антидепрессантов и меккой невроза,[10] если бы не была европейским лидером почасовой производительности труда. Болезнь, усталость, депрессию можно считать индивидуальными симптомами той большой болезни, от которой нам всем давно пора лечиться. Эти симптомы способствуют поддержанию существующего порядка, «моему» послушному приспособлению к дурацким нормам, усовершенствованию «моих» костылей. Они проводят во «мне» отбор оппортунистских, конформистских, производительных наклонностей, отметая все, от чего придется тихонько и ненавязчиво избавиться. «Видишь ли, нужно уметь меняться». Но понимаемые как непреложные факты, мои недостатки могут привести и к краху гипотезы «Я». И тогда они становятся актами сопротивления в нынешней войне. Они превращаются в бунт и сгусток энергии, направленной против всего того, что планомерно нормализует и ампутирует нас. «Я» — это не наш внутренний кризис, а шаблон, под который нас хотят подогнать.
Из нас хотят сделать четко отграниченные друг от друга «Я», легко классифицируемые и описываемые по целому ряду характеристик, одним словом — контролируемые. Тогда как мы — создания среди созданий, уникальности среди себе подобных, живая плоть от плоти этого мира. Вопреки тому, что нам твердят с самого детства, быть умным не означает способность приспосабливаться, а если это и ум, то ум рабский. Наша неприспособленность, наша усталость — проблемы только для тех, кто желает нас поработить. На самом же деле, эти чувства отмечают некую отправную точку, точку сопряжения, из которой вырастут невиданные прежде формы солидарности. Они открывают взору пейзаж удручающей разрухи, который, однако, гораздо более способен объединить нас друг с другом, чем все фантасмагории, лелеемые этим обществом.
Мы не в депрессии, мы объявляем забастовку. Для тех, кто отказывается быть винтиком, «депрессия» — это не состояние, а переход, прощальный взмах рукой, шаг в сторону, к политическому разрыву. С этого момента единственно возможный путь к примирению с прежним положением лежит через лекарства или полицейскую дубинку. Именно поэтому общество не стесняется прописывать своим слишком активным детям риталин, там и сям расставляет сети медикаментозной зависимости и заявляет о том, что «сбои в поведении» можно выявлять с возраста трех лет.[11] Ибо гипотеза «Я» трещит по всем швам.
10
С середины 1990-х годов установлено, что Франция потребляет в 2–4 раза больше анксиолитиков, антидепрессантов и транквилизаторов, чем любая другая европейская страна. С тех пор этот факт периодически становится поводом для обеспокоенных дебатов во французских масс-медиа.
11
С 2006 года французские правые (UMP — Union pour majorite presidentielle, Союз президентского большинства) периодически заявляют о необходимости выявлять «сбои в поведении» на ранней стадии, например, у детей с трех лет. Для этого, по их мнению, следует развить целую программу на уровне детских садов, в которую нужно привлечь психологов, воспитателей и социальных работников. Эти «рационализаторские» предложения выдвигаются в рамках кампании по борьбе с растущей подростковой преступностью.