Но команда яхты, очевидно, иного мнения. В каком-нибудь десятке миль от Гибралтара машинист отвечает на команду капитана Барраса:
— Баста!
И останавливает машину.
Кочегары бросают работу. Матросы покидают свои места. Повар уходит из кухни. И все собираются на палубу.
— Баста!
Ундерлип хочет применить разумные доводы, но капитан Баррас иного мнения. Он вытаскивает из кармана заряженный револьвер и, направив его в лоб машинисту, коротко и ясно говорит:
— Назад в машинное отделение или…
Машинист — коновод этого бунта. Он повторяет жест за жестом движения капитана Барраса. Тоже сует руку в карман. Тоже вынимает револьвер. Заряженный. Нацеливается в капитана Барраса и говорит:
— Назад в рубку и — к берегу!
— Мы хотим к берегу, сэр, — вежливо поясняет кок в белом колпаке.
— Да. Спустите нас на берег и убирайтесь ко всем чертям, — дополняет штурман, заложив руки в карманы и глядя смело в лицо Ундерлипу.
Его высочество смотрит на карманы штурмана. Подозрительные карманы! Может быть, у штурмана в каждом кармане по револьверу? Или вот у кока, карман тоже оттопырен.
И, забыв про свою потребность в кокаине, его высочество ощущает иную, еще более острую потребность и, сломавшись вдвое, бежит в уборную.
Лорд Рой провожает его высочество, выражая вслух соболезнование состоянию августейшего желудка:
— Это от нервного потрясения, принц.
— Я боюсь… боюсь… — лепечет его высочество и, сморщившись от нового желудочного приступа, ныряет в дверь уборной.
— Послушайте, — обращается лорд Рой к команде, — известно ли вам, что на этой яхте находится наследник престола…
Машинисту известно, что в Англии уже нет никакого престола. Машинист презирает все высочества на свете.
— Ради этой кикиморы, которой вы лижете зад, мы не станем рисковать нашими головами.
— Верно, Пэн, верно! — одобряет его команда.
И еще раз Ундерлип вспоминает свою теорию о лошади с ведущим ее клоком сена перед носом. Но как можно больше искренности в голосе. Как можно меньше нервов.
Он называет их своими друзьями: «мои друзья!» Машинист, штурман, матросы и даже пахнущий салом и мясом кок — друзья короля Ундерлипа. Знают ли новые друзья Ундерлипа, что значит «чек на предъявителя»?
Это такая бумажка, по которой банк без всякого промедления платит деньги долларами, фунтами, в какой вам угодно валюте.
У Ундерлипа, разумеется, нет лисьего хвоста. Нет никакого хвоста вообще. Но он мысленно виляет хвостом.
— Какие там, к черту, банки! — прерывает машинист Ундерлипа. — Ни в Европе, ни в Америке нет больше вампиров.
Разве Ундерлип говорит своим милым друзьям о европейских или американских банкирах? Нет… Он имеет в виду австралийский банк, а если угодно, то японский или китайский. Деньги — везде деньги. Стоит только предъявить вот такую бумажку.
Ундерлип потрясает одной рукою чековой книжкой, а другой вытирает пот со лба и шеи. В евангелии что-то сказано о верблюде и игольном ушке: верблюду почему-то непременно нужно было протолкнуться через ушко иглы. Это, должно быть, легче, чем хлебному королю пробраться в Австралию при столь несчастливом стечении обстоятельств. Но брешь все же пробита.
Кок выступает вперед и, дыша в лицо короля хлеба перегаром водки, говорит:
— Я понимаю мистера так: мистер желает выдать нам чеки, чтобы мы отказались от своего намерения высадиться.
Ундерлип берет кока за пуговицу его белого халата.
— Я всегда замечал, что вы очень умный человек, мистер, э… э… э…
— Мистер Клейн, — подсказывает, осклабившись, кок.
— Да, мистер Клейн, вы умный человек. Я всем вам выдам чеки на крупные суммы.
Раз разговор идет о деньгах, то нужно револьвер спрятать в карман. Машинист так и делает. Он ничего не имеет против чека в кругленькую сумму. Например, в сто тысяч долларов.
— Правильно, Пэн! Браво, Пэн! — одобряет команда. Ундерлип добродушно похлопывает машиниста по плечу:
— Эх, простота! Что такое сто тысяч долларов? Плевок! Сейчас я напишу всем вам чеки на сто тысяч долларов. Всем! Даже юнге. А если вы благополучно доставите нас в Австралию, то я добавлю, господа, добавлю.