Жена моего сына пожалует к нам после следующих же родов, как пить дать. Нель сильно страдает после того, как Пядар покалечился, и ревматизм у нее, у заразы, но пусть даже так, он ее не убьет. Ее-то саму послушать, она что ни день одной ногой в могиле, только вот некоторых не убьют и семь казней египетских. Чтоб ни одно тело на кладбище вперед нее не оказалось… Уж не знаю, приходили ли еще с тех пор письма с Америки. Опасаюсь я, что Нель летит теперь к завещанию Баб на всех парусах. Если бы мне только прожить еще хоть несколько лет…
Баб всегда была привязана ко мне больше, чем ко всем прочим, еще когда мы давным-давно скотину пасли на Выгоне, маленькими девочками… Вот бы она ненароком подумала поставить крест над моей могилой, как брат Норы Шонинь поставил над Норой…
– …Ты думаешь, это Война двух иноземцев?..
– …Эти трепачи вечно заводят свое всякий раз, как человеку хочется тишины и покоя. Что за дурацкие речи у них там, наверху: “Теперь она дома, будут ей отныне мир и покой, и сможет она выбросить из головы все, что тревожило ее в этом мире, теперь, в грязи кладбищенской”… Покоя! Покоя! Покоя!..
– …Если вы изберете меня депутатом, обещаю вам, что направлю все усилия, какие может приложить всякая мужчина – то есть я хотела сказать, всякая женщина – на благо культуры и развития просвещенного общественного мнения…
– Муред! Муред! Эй, Муред!.. Слыхала, что сейчас сказала Нора Шонинь?.. “Если вы меня изберете”… Я лопну! Я лопну!..
5
– …Разве не смешно, Доти… Томас Внутрях. Его так всякий называет. Он вечно сидел внутри, в своей хижине у нас в деревне, да так никогда и не женился. Теперь он уже совсем старик. Из живых-то у него никаких родственников нет, кроме вот Катрины и Нель Падинь. Дьявол меня побери, чтоб я знала, как бы тебе покороче ответить, дорогая, в каком именно родстве он с Нель и Катриной, хотя я об этом часто слышала, понимаешь ли…
– Двоюродные племянницы, Муред. Падди Меньшой, отец Катрины, и Томас Внутрях были двоюродные братья…
– Полоса Томаса Внутряха лежала на границе с Нель, и для нее это значило куда больше, чем для Катрины, потому что у той земля была гораздо дальше и надел большой, ведь она…
– Катрина вечно зудела Томасу, чтобы тот переселился жить к ней в дом, – и не просто чтобы забрать его землю, а чтобы помешать в этом Нель…
– Ой, Муред, да я же сама видела, как она изводила этим Патрика…
– И хоть бы у Патрика у самого урожай десять раз в меже сгнил, она все равно донимала его, чтоб тот шел и помогал Томасу…
– А Катринин Патрик – человек порядочный…
– И прекрасный сосед, сказать по правде…
– Он никогда и не зарился на землю Томаса Внутряха…
– А иногда шел туда не по собственной воле, а просто чтобы сохранить добрые отношения…
– …Пожалуй, ничего смешнее я в жизни не видел…
– Я бы сказал, что вряд ли ты видел чего смешнее…
– Да ты и вполовину такого не видал…
– Уж я-то повидал достаточно…
– Если б ты жил с ними в одной деревне…
– Я жил к ним достаточно близко. А чего не видел, то слышал. Разве не о них весь белый свет судачил?..
– Вряд ли найдется в наших двух деревнях хоть кто-то, кто не потешался бы над ними с утра до ночи. Расскажи я тебе, ты и половине не поверишь…
– Поверю, чего там. Почитай каждую пятницу, как забирали пенсию, мы с Томасом Внутряхом заходили к Пядару Трактирщику пропустить по стаканчику, так он мне пересказывал все вдоль и поперек…
– Ты потише говори-то, знаешь ведь, что Катрину Падинь недавно похоронили. На Участке За Пятнадцать Шиллингов. Пожалуй, она тебя слышит…
– Вот и пускай слышит. Пусть все они на своих Участках За Пятнадцать Шиллингов слышат что угодно. Они там сами по себе, у них свои песни. Можно подумать, мы тут дрянь какая-нибудь…
– А все же не хотелось бы, чтоб Катрина слышала. Все-таки мы с ней всю жизнь прожили в одной деревне, и она в самом деле была хорошей соседкой. Разве что люто ненавидела свою сестру Нель. А вот Томасу Внутряху прок выходил от их распрей…