“Точно. Совсем другое время”, как попугай повторила Рон.
Моррис погасил свою сигару и посмотрел на Сильвию. “Ты действительно так считаешь?”
“Абсолютно”, сказала она ещё более убедительно.
“Ну, тогда”, сказал он. “Я соглашаюсь с Сильвией”.
Я взволнованно посмотрел на Ковача. Встреча, которая началась как катастрофа, превращалась в триумф. Но Ковач не разделял мой энтузиазм. Его лицо выглядело мрачным и озабоченным, как семафор, высвечивая мне предупреждение: “Здесь … воняет… крысятиной”.
Когда мы покинули встречу, Ковач и я последовали за Сильвией и по дороге в нижний холл зажали её в углу.
“Вы действительно верите в это?” спросил её Ковач. “Потому что если вы собираетесь выпускать этот следующий альбом «Motley», вы должны понимать, что наш контракт обязывает вас вкладывать большие ресурсы лейбла в его продвижение и продажу. Думаю, что вы точно знаете, какого количества денег это потребует. Поэтому я хочу удостовериться, что это серьезно”.
Рон продолжала кивать головой, говоря, “Да, детка. Да, да. Абсолютно. Мы сделаем это”. Это звучало очень не убедительно, особенно когда она постоянно поглядывала на свои часы. Наконец, она прервала его: “Не волнуйтесь, всё в надёжных руках”, сказала она. “Теперь мне нужно идти. Я опаздываю на встречу”.
“Хорошо”, сказал Ковач, мы повернулись, спустились в холл к выходу, посмотрели друг на друга и оба одновременно произнесли одни и те же слова: “Нас поимели”.
В вестибюле, сгорбившись на своём стуле, сидел Кораби, заломив руки и буквально обливаясь потом. Я слабо улыбнулся ему и сказал, “Ты в деле”.
Он вяло усмехнулся мне в ответ, и все мы вышли на улицу и поймали такси. Ковач сел на переднее сидение и сердито обернулся к Кораби: “Ты — не звезда”, сказал он ему. “И мы в грёбаном аду. Ты должен сделать это вместе с ними! Остальные парни, вы прямо сейчас должны сделать самый величайший альбом за всю вашу жизнь, потому что, если вы этого не сделаете, мы все утонем. Нет никакого способа, которым эта женщина собирается продвигать этот альбом. Мы списаны со счетов, мы в полном ауте. Я чую это. Она хочет нас подставить”.
Дуг Моррис протянул руку, чтобы спасти нас от потопления, а Сильвия Рон неожиданно ворвалась, отстранила его руку и заставила нас падать обратно в пучину. На следующей неделе мы продолжали просить у неё деньги, чтобы начать новый альбом. Она дала нам немного, и мы начали работать. Но деньги быстро иссякли, и мы вынуждены были остановиться. Было похоже, что она пытается шантажировать и деморализовать нас, возможно, потому что она унаследовала контракт от своего предшественника, который обязывал её платить огромные суммы группе, с которой она, постольку-поскольку, вынуждена была иметь дело, и которая была на последнем издыхании. Если мы распадались, то наш контракт автоматически аннулировался, и деньги могли быть перенаправлены певцам и группам, которые пользовались её поддержкой.
За этим последовало то, что нам пришлось умерить своё непомерное самолюбие. На средства от успеха «Dr. Feelgood», и с подачи моей жены Брэнди (чей материализм, казалось, возрастал пропорционально затуханию нашей любви), я приобрёл шикарный драгдилерский особняк. Мои накладные расходы составляли сорок тысяч долларов в месяц. Столько стоило просыпаться и ложиться спать каждый день среди всех этих выплат за дом и платежей за коммунальные услуги. Последние составляли 2,5 тысячи долларов в месяц только за электричество, расходуемое на кондиционирование дома, плюс я настаивал, чтобы температура воды в бассейне поддерживалась на отметке 95 градусов (35 градусов по Цельсию - прим.переводчика) круглый год. Когда мы с Томми оказались перед необходимостью оплачивать запись альбома из наших собственных карманов (Мик, благодаря Эми, давно был банкротом), то эти вещи начали иметь значение. Как раз в тот момент родился мой третий ребенок — каждый раз, когда Брэнди и я подходили к тому, чтобы расстаться, появлялся очередной ребенок, чтобы удержать нас вместе — в то время как единственная дочь Винса и Шариз, Скайлэр, умирала. Я вдруг узнал, что не всё и не всегда в этой жизни складывается хорошо. Жизнь была полна капканов, и моё будущее, мое счастье и «Motley Crue» — все мы очень скоро в них очутились.
Томми и я решили сопродюсировать альбом с парнем по имени Скотт Хамфри (Scott Humphrey) у него дома, который делал кое-какую техническую работу с Бобом Роком на «Feelgood». В чем мы нуждались, так это в ком-то, кто мог бы сказать нам, что мы дурачим самих себя, пытаясь записать какой-то электро-гранжевый альбом с Кораби. Но Скотт Хамфри не был этим “кем-то”. Инженер, очень хорошо разбирающийся в программе для компьютерной студии под названием «Pro-Tools», Хамфри никогда прежде не продюсировал группу. Он усаживал меня и говорил, “Ты написал все великие песни «Motley Crue». Мне не нужен Томми, пишущий песни. Он думает, что он может писать, но всё, что он делает — всю неделю слушает кого-то, а потом копирует их. Его тексты не имеют ничего общего с тем, что называется «Motley Crue»”.
Затем Скотт оттаскивал Томми в сторонку и шептал ему на ухо: “Никки устарел. Он всё ещё цепляется за 80-ые. Тебе нужно самому писать песни. Тебе необходимо использовать барабанные сэмплы и техно-бит и делать более современную музыку. Ты же видишь, что происходит”.
Он был абсолютно не способен иметь дело с двумя такими гигантскими эго, как Томми и я. Кто находился в комнате, тому он и целовал задницу. За исключением Мика, у которого не было никакого эго. Скотт начал убеждать нас в том, что Мик — плохой гитарист. Когда Мик покидал студию, Скотт утягивал меня в сторону и заставлять сыграть что-нибудь на гитаре. Затем он делал из этого сэмпл, пропускал его через какие-то шумовые фильтры и заменял им партию, сыгранную Миком. Так, впервые за нашу карьеру, мы начали настраиваться против Мика, думая, что он фактически тот, кто сдерживает нас, потому что считает, что блюз и классический рок это единственные жанры музыки, которые имеют значение.
Довольно скоро «Motley Crue» превратились в дикое шизофреническое животное, настолько уродливое, что это звучало так, будто «Beatles» смикшировали со всеми этими пятыми и третьими гармониками «Alice in Chains». Мы понятия не имели, что мы делаем. Я предполагаю, что именно поэтому мы решили назвать наш девятый альбом «Personality #9» («Индивидуальность № 9»). (Хотя позднее гонзо-писатель Хантер С. Томпсон вдохновил нас на то, чтобы изменить его на «Generation Swine» [ «Поколение свиней»]).
Со временем, мы перебрались в мой драгдилерский особняк. Мы установили барабаны в моем кабинете с дубовыми стенами, микшерский пульт в ванной, а маршальские стэки вдоль коридоров, отделанных мрамором, в то время как трое моих детей терроризировали нас, а Брэнди кричала на меня с регулярностью будильника в противосонном режиме. Я постоянно выключал её, но десять минут спустя она снова ревела мне на ухо.
Тем временем мы с Томми продолжали работать в двух совершенно разных направлениях; Мику промывали мозги, чтобы он поверил, что нет ничего, чем бы он мог посодействовать группе; а на Кораби все смотрели так, будто он был преступником, который украл все наши достижения. Каждый день мы вымещали на нём всё наше неудовольствие: мы говорили ему, что он должен обрезать свои волосы или что он должен петь в совершенно другом стиле. И каждую неделю мы меняли своё мнение обо всём. Мы слишком с большими усилиями пытались сделать великий альбом, но мы понятия не имели, в чём именно должно состоять его величие, потому что мы слишком боялись быть самими собой.
Наконец, однажды, Кораби сказал нам, что с него довольно. “Я не певец”, пожаловался он. “Я — гитарист. Я больше не могу этого делать”.
Так что теперь у нас было два гитариста и ни одного певца. Мы были абсолютно перевёрнуты с ног на голову. И именно в этот момент Ковач, который всё это время тихо скрывался где-то на заднем плане, неожиданно сообщил нам новость.
Глава 6. Томми
«Четыре с половиной года разлуки пришли к стремительному и выгодному окончанию, хотя и не к всеобщей радости»