Ну а потом они вернулись к машине. Я услышал, как хлопнула дверь, затем ругательство, после чего звук разбитых стёкол фар — чуть ли не родной такой звук, такой праздничный что ли, напоминающий хлопок пробки, вылетающей из бутылочного горлышка. За этим последовал глухой удар бамперов, металл о металл, после чего ледяной треск лобового стекла. Ползком я двинулся вперед и, прижимаясь животом к грязной земле, представлял себе диверсантов и десантников, персонажей книги «Нагие и мертвые». Раздвинув бурьян, я окинул взглядом автостоянку.
Вторая чужая машина, Понтиак-Транс-ам, всё ещё работала, её высоко-задранные фары заливали площадку призрачно-неестественным светом. Крутой грязный чувак словно какой-то демон мщения остервенело лупил монтировкой по боковине Белэра моей мамаши, тень его металась по стволам деревьев. Бах. Бах. Бах ... Другие два чувака, белобрысые, в студенческих куртках, помогали ему с помощью хворостин и валунов размером с череп. Один из них собирал бутылки, камни, куски навоза, конфетные обертки, использованные презервативы, крышки консервных банок и прочие отбросы и забрасывал их в салон через окно водительской двери. Я увидел цыпочку, белую луковку её головы позади лобового стекла шевроле 57-го года. — Бобби, — хныкала она, перекрывая грохот ударов, — ну хватит уже. — Грязный чувак на миг прервался, потом хорошенько лупанул по левому заднему фонарю, после чего зашвырнул монтировку чуть ли не на середину озера. Затем он завёл свой Шевроле и уехал.
Один белобрысый кивнул другому, тот что-то сказал первому, увы, слишком тихо, чтобы я мог разобрать смысл. Судя по всему, они были уверены, что, помогая крушить тачку моей мамаши, они совершили очень отвязный поступок, и что при этом трое крутых чуваков из этой тачки наблюдали за их действиями из кустов. Возможно, на ум им приходили и другие альтернативы действий — полиция, тюремное заключение, мировые судьи, возмещение вреда, адвокаты, сердитые родители и общественное порицание. О чём бы там они не думали, но они зачем-то стали бросаться палками, бутылками и камнями, да ещё и накинулись на нашу тачку так синхронно, будто они заранее спланировали это. Ведь всё это заняло каких-то пять секунд. Мотор взвыл, взвизгнули шины, облако пыли поднялось с изрытой стоянки, после чего унеслось во тьму.
Не знаю, сколь долго я лежал там среди смрада гниения, моя мокрая куртка отяжелела как медведь, будто "первичный бульон" незаметно реконструировался, чтобы приладиться к моим бедрам и паху. Мои челюсти болели, колени пульсировали, а копчик испытывал такое жжение словно был объят пламенем. Меня начали посещать мысли о самоубийстве, я подумывал о необходимости зубного протеза, сушил голову, придумывая отмазку для предков насчет покорёженной машины: на нее рухнуло дерево, её в моё отсутствие ударила хлебовозка и смылась с места аварии или до неё добрались вандалы, пока мы играли в шахматы у Дигби. Затем я стал думать о найденном мною покойнике. О том, что, судя по всему, он — единственный в мире, кому сейчас ещё хуже, чем мне. Я думал о нём — туман над озером и жуткая трескотня сверчков, — и ощущал приступы страха, чувствовал, как мрак вгрызается внутрь меня словно зубастые челюсти пираньи. Кто он такой, спрашивал я себя, жертва времени и обстоятельств, скорбно плавающая по озеру позади меня? Несомненно, это он — хозяин стоящего на стоянке мотоцикла, еще один крутой чувак постарше, дошедший до этого. Его застрелили во время мутного нарко-гешефта или он утонул когда по пьяне решил поплескаться в озере. В мозгу у меня всплыл очередной газетный заголовок: Моя машина разбита, а он убит.
Как только черный цвет восточного сектора неба сменился на кобальтово-синий и деревья начали выделяться из ночного сумрака, я, выкарабкавшись из грязи, встал на ноги и вышел из укрытия. Гомон птиц теперь уже начал преобладать над треском сверчков, а густая роса ярко сверкала на листьях. В воздухе стоял какой-то затхлый и в то же время сладкий запах разогретых солнцем почек и распускающихся цветков деревьев. Я осмотрел машину, напоминавшую груду железа после автокатастрофы рядом с автострадой или стальную скульптуру, оставшуюся от исчезнувшей цивилизации. Вокруг стояла тишь да благодать. Такова природа.
Я ходил вокруг машины, ошарашенный и потрепанный будто единственный уцелевший после авиа-бомбардировки, и тут Дигби с Джеффом вышли из-за деревьев позади меня. Лицо Дигби было покрыто перекрёстной штриховкой полосами грязи, Джефф был без куртки, а его рубашка была разорвана на плече. С сонным видом они устало пересекли стоянку и, тихо встав рядом со мной, уставились на разгромленный автомобиль. Никто не проронил и слова. Чуть погодя Джефф распахнул водительскую дверь и начал выскребывать битое стекло и мусор с сидения. Я посмотрел на Дигби, который пожал плечами, — Спасибо хоть, что не прокололи покрышки.
Он был прав, покрышки были целы. Лобового стекла не было, фары были разбиты, кузов выглядел так, словно его молотили кувалдой по цене четверть бакса за удар на фермерской ярмарке, но покрышки были накачаны до нормального давления. Машина была на ходу. Все трое мы, сгорбившись, стали молча выгребать грязь и битое стекло из салона. О мёртвом байкере я умолчал. По завершении уборки я полез в карман за ключами и, испытав болевой шок воспоминания, чертыхнулся, после чего взялся шарить в траве. Я нашел их почти сразу же, не более, чем в трех шагах от открытой двери, сверкающие словно бриллианты в первых лучах солнечного света. Особых причин философствовать у меня не было — я прыгнул на сиденье и запустил мотор.
Ровно в этот момент на стоянку с рёвом вкатился серебристый Форд-Мустанг с аэрографией огненных языков на капоте. В первый миг все мы трое остолбенели, затем Дигби с Джеффом тихонько влезли в салон и захлопнули двери. Мы наблюдали, как Мустанг, прыгая и качаясь на ухабах, пересекает стоянку, а затем резко тормозит рядом с бесхозным чоппером на дальнем её краю. — Валим, — сказал Дигби. Я медлил, Белэр подо мною урчал с присвистом.
Из Мустанга выпрыгнули две девицы — джинсы в обтяжку, каблуки-шпильки, прически типа заиндевевший мех. Они понаклонялись над мотоциклом, попрохаживались беспомощно взад-вперед, пару раз бросили взгляд в нашу сторону, после чего отправились туда, где зеленой стеною вокруг озера стоял камыш. Одна из них, приложив ладони ко рту, позвала: — Эл! Ау, Эл!
— Давай же, — прошипел Дигби. — Валим отсюда.
Но было поздно — вторая девица, неуверенно покачиваясь на каблуках и кидая взгляды то на нас, то по сторонам, уже зашагала через стоянку в нашем направлении. Она была постарше нас, лет двадцати-пяти, двадцати-шести, и когда приблизилась к нам, то мы заметили, что с ней что-то не так — то ли пьяна, то ли обдолбана, поскольку она пошатывалась, размахивая руками для равновесия. Мои пальцы вцепились в баранку так, как если бы она была ручкой катапультирования пылающего истребителя, и Дигби дважды отрывисто и нервно прошипел мое имя.
— Привет, — сказала девица.
Мы глядели на неё как зомби, или как ветераны войны, или как безучастные ко всем канцелярские крысы.
Улыбнувшись пересохшими, потрескавшимися губами, она спросила, — Слушайте, парни, вы не видали Эла? — Чтобы заглянуть к нам в окно, ей пришлось поклониться в пояс. Глаза её были стеклянными, зрачки как точки. Она крутанула шеей, — Вон там его байк ... Эла. Не видели его?
Эл. Я не знал, что ей ответить. Мне хотелось выскочить из машины и блевануть, хотелось убежать в родительский дом и забраться в свою постельку. Дигби пихнул меня локтем под ребра. — Мы никого не видели, — выдавил я из себя.
Девица, похоже, задумалась над моими словами и, вытянув худую, испещрённую венами руку, опёрлась на машину. — Да ладно, куда он денется, найдётся, — сказала он, смазывая сочетания "тся" как "цца". И тут, так, словно она только что детально проанализировала место происшествия — нашу разгромленную тачку, наши истерзанные лица и удалённое расположение озера, он спросила, — Эй, парни. Вы смахиваете на очень крутых чуваков. Вы что, дрались тут, а? — Мы сидели, застыв и глядя прямо перед собой как каменные истуканы. Бормоча что-то, она стала рыться в кармане. Наконец она протянула нам горсть таблеток в пергаминовых обертках: — Эй, хотите оттянуться? Ну, в смысле, закинуться этими штучками со мной и Сарой?