Спустя какое-то время мы добрели до долины, и нужно было решить, в какую сторону идти, налево или направо. Папа решил идти налево. У меня было острое ощущение, что нам нужно свернуть вправо. Папа настаивал на своем, я – на своем.
Один голос против одного, и он уступил.
Ярдов через двести пятьдесят мы наткнулись на занесенную снегом трассу и с новым приливом сил двинулись по ней. Через милю она вывела нас на горное шоссе, а спустя минут десять нас подобрала машина, которая направлялась вверх.
Мы были спасены, но я едва дышал.
Примерно через полчаса машина остановилась у ворот гарнизона. Это произошло глубокой ночью, но я весь вибрировал от возбуждения и энергии.
Усталость как рукой сняло. Папа понимал, что я правильно определил направление, – если бы мы свернули налево, то до сих пор так и брели бы по снегу.
Я был невероятно горд.
Скорее всего, нам просто повезло, но той ночью я усвоил еще один важный урок: прислушивайся к внутреннему голосу. Интуиция – это голос разума.
Шагая между бараками, мы заметили оживление, необычное для будней ночи. Причина этому скоро выяснилась.
Появились сержант с солдатом и провели нас в домик старших офицеров.
Мы увидели моего дядю в военной форме, усталого и серьезного. Я заулыбался, за мной – папа. Я был возбужден. Ведь я спас нас от медленной смерти в результате переохлаждения. Мы были живы.
Нашу радость оборвали бессмертные слова моего дяди-бригадира:
– На вашем месте я бы не улыбался… В настоящий момент отделение горных спасателей в полном составе разыскивает вас в горах, им на помощь отправлены спасательные вертолеты. Надеюсь, у вас найдется объяснение, которое вас оправдает?
Естественно, у нас его не было, за исключением того, что мы проявили беспечность, а потом нам исключительно повезло. Но порой такое случается. А грозная фраза «На вашем месте я бы не улыбался» с тех пор вошла в фольклор Гриллсов.
Это были прекрасные, интересные годы. Но жизнь не может состоять из одних радостей, и это переносит меня к рассказу о школе.
Мальчиком я был полностью открыт миру и жаден до приключений, но при этом очень нуждался в тепле и любви родного дома. Это сделало меня совершенно неподготовленным к тому, что произошло дальше.
Родители решили, что английского мальчика будет правильно отдать в частную школу. Мне это казалось совершенным безумием. Я даже не умел завязывать шнурки ботинок.
Но родители считали, что воспитание в частной школе будет для меня самым подходящим, и с самыми лучшими намерениями отправили меня учиться и жить в школу, которая находилась далеко от дома. Я был в ужасе.
Когда мы подъехали к высоким воротам школы, я заметил слезы на папином лице. Это меня смутило – я не понимал, почему они все же решили отдать меня в эту закрытую школу. Инстинкт ничего мне не говорил, но что я мог знать? Мне было всего восемь лет.
Так я приступил к испытанию под названием «частная школа», к которому я совершенно не был готов.
Сказать по правде, мне приходилось очень трудно; конечно, в школьной жизни были свои радости и развлечения – например, сооружение крепости из снега, прием в теннисную команду, награждение морским значком, но, по существу, это была непрерывная и тяжелая борьба за выживание.
Труднее всего было справиться со страхом. Страх быть покинутым, страх, что к тебе станут приставать, задирать. Я действительно очень этого боялся.
Я понял, что сам не в состоянии справиться с этими страхами.
Надо сказать, что директор школы и учителя всегда относились к нам с добротой и заботливостью, но мне от этого не было легче.
Я очень быстро сообразил: для того чтобы здесь выжить, необходимо придумать какой-нибудь способ сопротивления, защиты.
Мой способ заключался в дурном поведении, обучению приемам драки с целью защиты от хулиганов, которые намеревались превратить меня в свою жертву. И еще я старался не думать о доме. Но это очень трудно, когда ты только и думаешь о том, чтобы очутиться дома.
Я отчаянно скучал по маме и папе и порой, когда тоска становилась особенно острой, утыкался лицом в подушку, заглушая рыдания, в то время как вокруг меня все спали. Впрочем, не один я плакал, но мы научились скрывать слезы, а тот, кто этого не делал, подвергался издевательствам и насмешкам.
Ребенком ты только и можешь, что плакать, пока слез уже не останется, и лишь потом постепенно приучаешься стойко и твердо переносить невзгоды.
Я встречаю много людей, которые говорят, что закрытые школы отлично закаляют детей. Мне кажется, что это не совсем верно. Я и до школы был закаленным. Я научился любить и понимать природу, умел заставлять себя преодолевать трудности.
Но, оказавшись в школе, я испытывал один только страх. Страх заставляет тебя внешне выглядеть крутым, жестоким, но внутри делает слабым. Это было совершенно не похоже на то, что я знал ребенком дома.
На примере отца я видел, как хорошо быть веселым, уютным, домашним, но, если понадобится, проявить волю и решительность. В школе я все это забыл и усвоил новые методы выживания.
А поскольку мне было всего восемь лет, порой я выбирал не самые удачные приемы.
Помню, как все мы в спальне считали дни (как заключенные!), оставшиеся до следующей «отлучки» или до конца недели, когда нас заберут домой.
Господи, как же долго они тянулись и как же незаметно пролетали счастливые дни пребывания дома!
Когда школа закрывалась на каникулы, какая это была радость, когда папа и мама приезжали первыми из родителей и когда я видел, как папа прижимается своим большим носом к окну нашего класса, состроив глупую гримасу. Я смущался, но внутренне ликовал.
И напротив, какие душевные муки я переживал, возвращаясь в школу в воскресенье вечером. Легче было вынести отбор в САС… Так что мне было очень плохо, можете мне поверить.
По лицу папы, когда он отвозил меня в школу, я видел, что на душе у него еще тяжелее, чем у меня, и отчасти это утешало. Хотя я еще больше недоумевал: зачем же в таком случае меня определили учиться в закрытую школу?
Но еще больше, чем разлуки с домом, я боялся хулиганов.
Один или два старших, сильных парня выбирали себе жертвой несколько совершенно безобидных мальчиков. Драчуны превращали жизнь этих несчастных в настоящий ад. Они постоянно и безжалостно мучили и издевались над беззащитными малышами.
Став взрослым, я возненавидел издевательства сильных над слабыми. Стоит мне это увидеть, как я прихожу в ярость.
В том юном возрасте мне удавалось избежать опасности только потому, что я научился прятаться и не попадаться им на глаза. А желание съежиться и спрятаться – дурные эмоции для ребенка.
Как и большинство страхов, от которых человек страдает и в старшем возрасте, все они основаны на боязни того, что может случиться, а не того, что действительно случилось.
Но, если не говорить о драчунах и тоске по родителям, на самом деле в школе было не так уж плохо, и мне повезло получить прекрасное образование в одной из лучших школ, что имелись в нашем округе.
Директор и его жена были очень достойными людьми, искренно любившими каждого ученика. Но школа есть школа, и самое главное в ней – то, что происходит за спиной учителя.
К чести школы необходимо сказать, что в ней я научился не только прятаться от хулиганов – нас действительно учили чувствовать себя маленькими гражданами с серьезными взглядами.
Нам разрешалось устраивать лагерь в лесу, учителя делали вид, что не замечают, когда мы крадучись убегали, чтобы соорудить себе еще и секретный лагерь в каком-нибудь отдаленном месте. Мы проводили настоящие чемпионаты по метанию в цель каштанов, предварительно неделями вымачивая их в уксусе, чтобы они затвердели. Раз в семестр у нас проходили чемпионаты по настольному теннису, к которым все относились с такой же серьезностью, будто это был Уимблдонский турнир.