Размышляя о том, что рано или поздно она и сама получит удар, Эдди взяла тряпку, побрызгала моющее средство на зеркало и начала его протирать. Она всегда делала так при Эде. При мысли об этом воспоминания опять нахлынули на нее. Она зажмурила глаза и представила, что эта тень, испугавшая ее, принадлежит Эду, потихоньку подбирающемуся к ней, как это он любил делать. Она вспомнила их последнюю встречу и то, как хорошо им было вместе.
Тогда Эд пришел домой раньше обычного. Ли еще находилась в гостях у Дженни, и они могли посвятить почти весь уик-энд друг другу. Они никогда не считали себя страстными любовниками. И хотя им было приятно заниматься сексом, они не увлекались им. Сначала Эдди это беспокоило, но потом, несмотря на заверения других женщин и на то, что печатали в журналах, на которые она подписывалась и которые иногда брала в овощном магазине, она инстинктивно поняла, что у них с мужем все нормально. Они не выдумывали новых любовных утех, Эд удовлетворялся простым старомодным способом. Был ласков, но никогда не увлекался и не тратил на ласки все время. Другими словами, секс приносил им радость, но не стал основным в их совместной жизни.
Эдди вспомнила, каким прозаичным и скучным оказался их последний разговор. Они говорили о том, что Ли вернется с гриппом, о контракте, который Эд получил у Фарма Ратмуссона, о предложении Сэнди и Майка в этом году вновь поехать к Гатлинбург всем вместе, о повышении цен, о том, как опять приходили из секты иеговистов и предупреждали, что нельзя ездить автостопом, и о всякой чепухе, типичной для обсуждения супружеской парой. Она вспомнила слова Эдда о том, что им нужны новые замки, а цепочки на двери совершенно бесполезны. Выражение “замок намертво” задержалось у нее в голове. Сейчас эти слова приобрели особый смысл. Замок намертво...
Она подумала, до чего же страшно оставаться одной в большом доме с огромным количеством окон и тенями крутом, особенно в это время, когда соседей нет дома. Она вспомнила об истории, прочитанной в последней вечерней газете, о маленьком мальчике, которого похитили недалеко от их дома. А что, если бы это случилось с ее Ли? Господи! От этой мысли хотелось плакать. Она подумала, что никто нигде не может чувствовать себя в безопасности. Но почему, почему Эд? Ведь он был таким замечательным человеком!
“Жертва какого-то ритуального обряда”, — предположил детектив, описывая, как искалечили Эда. Между прочим, родители Майка тоже погибли похожим образом. Майк был лучшим другом Эда, а его жена Сэнди ехала ее лучшей подругой. Образовалась отличная компания, потому что даже их дети могли играть вместе: восьмилетняя дочь Эдди и чуть помладше — Сэнди. Родители Майка выиграли, участвуя в викторине, турне по Японии, но самолет разбился о гору Фудзи, и все пассажиры погибли. В этой массовой смерти было что-то почти ритуальное. Затем кто-то совершил нечто подобное и с Эдом.
Эдди опять брызнула жидкость на зеркало и поймала себя на том, что усиленно трет одно и то же место. Зеркало засверкало. Почувствовав, что задыхается, она пододвинула стул и опустилась на него, но почти сразу же вскочила. Перестань жалеть себя, крошка! Тебе нужно прибрать в доме, сходить в магазин, и, наконец, у тебя есть восьмилетняя хорошенькая дочка, о которой надо заботиться! И никто это не сделает за тебя, пока ты здесь рассиживаешься... Она резко встала и погрузилась с головой в домашние дела.
Хорошо, что Ли Анна никогда не увидит те старые газеты, пестревшие заголовками: “Найден изуродованный человек...”. Они ужасны. Но бульварная пресса облагородила мерзавца, назвав его “Убийцей Одиноких Сердец”. Эта фраза все еще висела над Эдди, как туча с кислотным дождем. И вот теперь, через два года, этот эпитет вновь замелькал в газетах. Значит, негодяй до сих пор на воле — изверг, убивший Эда и забравший его сердце.
Смерть
Туман сгущался, начал накрапывать дождь. В сырой мгле казалось, что мокрые деревья образуют нечто вроде огромного зловещего савана. Ночные звуки стали резче. Воздух наполнился запахом тухлой рыбы и присутствием Смерти — обозначилась страна трупов.
Призрачная луна исчезла. Света почти не было, и все-таки он узрел, он УВИДЕЛ каждую травинку, каждую покрытую слизью веточку, каждую прожилочку листьев, каждый фрагмент мокрого узора, созданного дождем, сверкающим и танцующим на листьях. Он увидел все. И это было не просто умение видеть ночью. Он видел не физически. Скорее, чувствовал нутром. Как бы осязая атомы и молекулы воздуха, материю и ничтожность темноты, теперь он овладел ночью. Он ощущал присутствие Смерти, медленно вдыхая в себя этот ночной мир. Он слышал, как деревья шепчутся и смеются в мокрой черноте. Эта ночь — прощальный звон и отрывистый смех вампира, и поэтому Смерть начинает улыбаться своей огромной сияющей улыбкой (с ямочками на щеках). Смерть — затаившаяся, черная, маслянистая, ждущая в дебрях, чуть дыша, не двигаясь, безгранично терпеливо, Смерть — как невообразимое зло. Она подкарауливает, следит за каждым движением того, кто тихо идет в ночи где-то за огромным треугольным саваном джунглей, идет через рисовые поля за посадки деревьев.