Тем днём группа встречалась в вестибюле отеля в 16:00, чтобы отправиться Бойсе, так что я пошёл вниз и сказал Томми и Мику, что с меня довольно всей этой дребедени и что по завершении тура по Западному Побережью я планирую покинуть группу. Никки стоял с Донной и его дедушкой у стойки регистрации, поэтому я подошёл сообщить ему новость. “Я ухожу”, сказал я. “Я не могу больше заниматься этим дерьмом”.
Никки повернулся и сказал, “Почему? Потому, что ты не можешь быть честным?” (”Why? Because you can’t be honest?”)
Он заставил меня передумать. Вместо того, чтобы уйти во время перерыва в туре, я решил покинуть группу немедленно. “Пошёл ты…, считай, что меня здесь нет”, огрызнулся я. “Было весело узнать вас снова. Счастливого пути домой”.
Он вручил свой пиджак жене, отдал свою сумку дедушке, повернулся ко мне и спокойно сказал, “Эй, Винс, если ты уходишь, почему бы тебе не взять с собой вот это?” После этого он саданул меня в челюсть апперкотом (в боксе — удар по подбородку снизу). Я не мог в это поверить: Это была реакция, которую я мог ожидать от Томми, но никак не от Никки. Думаю, что он накопил много гнева за время тура с этой его враждой с Сильвией Рон, проблемами с отцом, которые он пытался решить на сцене, и десятимиллионным иском от своей бывшей жены. В тот момент он выместил всё это на мне. В приливе адреналина он повалил меня на пол, схватил мою шею и вонзил в неё свои ногти с криком, что он порвёт мне голосовые связки, в то время как наш тур-менеджер, Ник Куа (Nick Cua), в ужасе наблюдал за всем этим.
Я — парень крупнее, чем Никки, и в лучшей физической форме, так что я ударил его прямо в лицо и сбросил с себя. Я вышел через вращающуюся дверь и отправился в отель моего друга пилота, который находился в паре кварталов оттуда.
“Давай вернёмся в Лос-Анджелес”, сказал я ему.
Мы взяли такси до аэропорта и обнаружили всю группу в зале ожидания, которая была уверена, что всё в порядке, что мы выпустили пар и теперь летим дать жару в Бойсе. Мы с пилотом прошли мимо них; Никки, Мик и Томми взяли свои сумки, чтобы последовать за нами. “Ждите здесь”, сказал я им. Затем я сел в самолет, закрыл дверь, сел у иллюминатора и показал им средний палец (flipped them off). Это было моё самое великолепное выступление за весь тур.
Как и следовало ожидать, пришёл Ник Куа и постучал в дверь. Я впустил его.
“Есть какой-нибудь способ, чтобы всё это уладить?” спросил он.
“Нет”, сказал я ему. “Делай, что хочешь. Отправляйся в Бойсе. Возвращайся в Лос-Анджелес, мне всё равно. Я еду домой”.
Через час я уже выпивал в отеле «Peninsula» («Peninsula Hotel»). Затем я поехал домой, по дороге захватил Хайди, бросил её на кровать, хорошенько оттрахал и уснул с чувством полного удовлетворения, понимая, что группа всё ещё находится в аэропорту.
ПАРНИ ЗАСТРЯЛИ ТАМ на восемь часов в ожидании коммерческого рейса. Кончилось тем, что они отменили их полностью распроданное шоу в Бойсе и возвратились в Лос-Анджелес. Джордан Берлиант (Jordan Berliant) продолжал названивать мне домой из нашего менеджерского офиса с Никки на линии, но я отказался говорить с ним.
Наконец, спустя день или два наслаждения свободой, когда я, чёрт возьми, делал всё, что хотел, я согласился на одну из встреч с нашими менеджерами, что, казалось, уже было для них слишком жирно. Мы сели в два вращающихся кресла в их офисе лицом к лицу, словно родные братья, которых родители принуждают поцеловаться и помирится (kiss and make up). С тех пор как Томми и Никки вышибли меня из группы той дождливой ночью шесть лет назад, мы действительно никогда не говорили о наших проблемах. Мы просто заметали их под ковёр и старались не замечать их, надеясь, что они уйдут сами собой. Но, в конце концов, ковер стал слишком бугристым от всей этой грязи под ним, и мы постоянно спотыкались об неё всякий раз, когда пытались ходить. Пока мы сидели там, у меня, наконец, появился шанс высказать ему всё, что накопилось за эти шесть лет.
“Твоя проблема в том, что ты на самом деле считаешь людей глупее тебя самого”, сказал я ему. “Ты снисходительно разговариваешь с людьми, будто они не доросли до твоего уровня”.
“Я полагаю, что я могу быть таким”.
“Ты можешь быть таким чванливым по отношению к парням в группе. Не только ко мне: Ты обращаешься с Томми, как с ребёнком, и ты делаешь вид, будто Мика вообще не существует. Ты управляешь этой группой, словно гребаный диктатор, где всё всегда должно быть по-твоему. Но иногда ты ничего не понимаешь; ты тот, кто выставил нас полными кретинами в «Rolling Stone», потому что не знал, кто такой Гэри Харт (Gary Hart — популярный американский политик, юрист, сенатор, дважды баллотировался в президенты США от демократической партии в 1984-ом и 88-ом годах). Тебе бы помогло, если бы ты слушал других людей”.
В течение часа мы сидели там и отрывались друг на друге.
“Тогда я хочу, чтобы ты прекратил лгать (cut the bullshit)”, сказал он мне. “Я имею ввиду выпивку. Возможно, мы даже отменим анализы мочи. Но я не хочу, чтобы ты говорил мне, что бросишь пить, а затем, переменив правила (moving the goalposts), отправлялся бухать. Я не хочу, чтобы ты лгал мне и злился на меня каждый раз, когда мы говорим об этом. Мы тут покрываем твои долги, и я не возражаю против этого. Но когда мы каждую ночь вступаем в эти идиотские споры из-за того, что ты пытаешься скрываться от нас, это вынуждает нас не доверять тебе. Твоя ложь намного хуже для состояния группы, чем твоё питьё”.
“Тогда вот, что я тебе скажу. Я обещаю тебе, что я никогда не буду пить перед выступлением или позволять этому вредить делам группы. Но когда я располагаю своим собственным временем, ты должен позволить мне, делать то, что я, чёрт возьми, хочу, без всяких парней с баночками для мочи, стучащихся в мою дверь в 9 часов утра. Если ты престанешь действовать всё время как полицейский, я перестану чувствовать себя заключенным и буду честным во всём, что касается этого”.
“Хорошо”, сказал он. “А я постараюсь больше прислушиваться и не быть таким надменным. Так как я не всегда знаю, что было бы правильно для всех. В любом случае, мы будем лучшей группой, если будем слушать друг друга. Я сожалею. В последнее время мне пришлось через многое пройти”.
“Именно поэтому мы должны идти и держаться вместе. Потому что правда в том, что вы — всё, что у меня есть. Вы знаете меня лучше, чем кто б это ни было в мире”.
Оставив позади шесть альбомов и бесчисленное количество туров, мы с Никки всегда настолько отличались друг от друга: я был вальяжным бездельником (laid-back beach bum), который любил поиграть в гольф и погоняться; он был нездоровым замкнутым рокером, который любил наркотики и андерграундную музыку. Мне нравилось носить шорты и шлёпанцы, он всегда был в чёрной коже и сапогах. Но после той беседы мы с Никки стали лучшими друзьями. Мы стали неразлучны. Спустя семнадцать лет мы, наконец, пришли к истинной симпатии и пониманию друг друга, и с тех пор мы всегда могли контролировать друг друга. Эта ссора была лучшим, что когда-либо случалось с нами.
На следующий день мы перенесли шоу в Бойсе, вылетели туда на самолёте «Gulfstream» моего ужасно растерянного друга и отыграли лучший сет за весь тур. После того, как мы закончили наше последнее шоу, я сделал группе лучший подарок, который только мог: я сам лёг в реабилитационную клинику в Малибу (Malibu) и бросил пить.
Глава восьмая
«О ТОМ, КАК САМАЯ ЛЕГЕНДАРНАЯ В МИРЕ ЛЮБОВЬ БЫЛА В ОДНО МГНОВЕНИЕ СНИЗВЕДЕНА ДО САМОГО ЗНАМЕНИТОГО В МИРЕ СЛОМАННОГО НОГТЯ»
Я выложу тебе всё, чувак: С тех пор как Винс вернулся в группу, мне не нравилось направление, в котором мы начали двигаться, т. к. это было движением назад. А потеря поддержки со стороны нашего звукозаписывающего лейбла и вовсе усугубила ситуацию. Я так одержим музыкой, чувак, но выходя на сцену, я больше не чувствовал этого. Впервые в моей жизни я не был в восторге от того, что мы делаем. Меня словно заарканили, а барабанщик, который чувствует себя так, словно у него связаны руки, чёрт возьми, никуда не годится.