Конечно, это не вернёт Скайлэр. Это даже не заставит нас чувствовать себя лучше. Но, возможно, это повлияет на кор-порации, чтобы они работали с большей ответственностью, и убережёт кого-то от того, через что пришлось пройти нам. Я часто представляю себе, что Скайлэр всё ещё со мной — сидит рядом со мной в автомобиле или лежит при тёплом свете ноч-ника (warm lump) со мной на кровати. Полагаю, что это признак безумия, но это и то, что позволяет мне оставаться в своём уме.
Глава четвёртая
«РОУД-МЕНЕДЖЕР, ДАВНО ПРИВЫКШИЙ К ШУТОВСТВУ НАШИХ ГЕРОЕВ, ВСЕРЬЁЗ ОБДУМЫВАЕТ БУДУЩЕЕ ТЕЛА БЕЗ ЕГО ГОЛОВЫ»
Гм, Никки и я сидел на полу лифта в Лондоне. Лифт продолжал ходить вверх и вниз, вверх и вниз, вверх и… Представьте себе картину. Никки говорил, “Что мне делать с Джоном? Что делать с этим парнем? Вернуть ли Винса? Уволить ли Джона?”
Я был в полушутливом настроении, но нас обоих в одно и то же время посетила одна и та же идея: Почему у нас не может быть два вокалиста?
Гм, больше мы никогда не говорили об этом.
Глава пятая
«О ПРЕЛЕСТНОЙ БЕСЕДЕ, КОТОРАЯ СОСТОЯЛАСЬ МЕЖДУ “MOTLEY CRUE” И ВОРОТИЛАМИ ШОУ-БИЗНЕСА, ЧЬЯ БЛАГОСКЛОННОСТЬ ВЕСЬМА СУЩЕСТВЕННА ДЛЯ БЛАГОСОСТОЯНИЯ НАШИХ ГЕРОЕВ»
Мы уволили всех. Чак Шапиро (Chuck Shapiro), бухгалтер, который был рядом с нами в течение почти пятнадцати лет — до свидания! Боб Рок (Bob Rock), продюсер, ответственный за наш самый большой успех и наш самый большой провал — прощай! Дуг Талер (Doug Thaler), менеджер, который был с нами с тех самых пор, когда мы были лос-анджелесскими дебилами, мочащимися в полицейские машины — пока! Из-за нашей неудачи в туре с Кораби мы обвиняли и увольняли всех, кто находился вокруг нас. Это был первый раз, когда мы потерпели такой крах… эй, а может это была не наша ошибка. Как бы там ни было, возможно, они были рады уйти от нас в тот момент, потому что мы были самой плохой группой в мире: теми, кто падает в пропасть и отказывается видеть и остановить это.
Пока мы решали, какое из ста различных направлений выбрать для на нашего следующего альбома, мы наняли нового менеджера по имени Аллен Ковач (Allen Kovac), потому что искренне были восхищены его безжалостностью. Он вытащил из могилы новой волны «Duran Duran», и не только отвоевал для Мит Лоуфа (Meat Loaf) его авторские отчисления у «Epic Records», но и сделал ему очередной хит. Мы сказали ему, что «Motley Crue» — группа с Джоном Кораби в качестве певца, и что мы надеемся, что ни на каких других условиях он с нами работать не будет. “Конечно”, пообещал он. Но в глубине души я понимал, что единственная причина, по которой он согласился быть нашим менеджером, состояла в том, что он мог вывести Кораби из состава группы и вернуть Винса.
Несколько недель спустя Дуг Моррис (Doug Morris), генеральный директор (CEO — Chief Executive Officer) «Уорнер Мьюзик» («Warner Music») (который владел «Электрой» [ «Elektra»]), вызвал нас в Нью-Йорк для встречи. После всех тех миллионов долларов, которые мы принесли его компании, это был первый раз, когда они оказали нам такую честь: в день встречи к каждому из наших домов были поданы лимузины, которые доставили нас в частный аэропорт, где корпоративный самолет «Уорнер» — «G4» (в котором мы никогда прежде не бывали) ждал нас на взлетно-посадочной полосе.
Они не пригласили Кораби на встречу, но мы полагали, что просто произошла какая-то оплошность, и взяли его с собой вместо Мика, который хотел остаться дома и посмотреть повторный показ «Three Stooges» (популярный американский комедийный кино-сериал 30-50-ых годов, в нашем прокате известен под названием «Большой переполох»). Кораби и я поднялись на борт самолета и обнаружили там Аллена Ковача, его секретаря, Томми и Памелу Андерсон (Pamela Anderson), на которой Томми только что женился после бурного романа, что застало нас всех врасплох. Она вела себя странно и отказалась садиться. Вместо этого она всё время лежала на спине, что-то бессвязно бормоча и перекатываясь с боку на бок, словно ей не здоровилось. Пока она это делала, Томми и я смотрели на своих компьютерах фотографии на тему зоофилии (bestiality pictures), пытаясь вызвать тем самым отвращение у секретаря Ковача. Как нам казалось, всё шло просто превосходно. Мы были здесь с новым менеджером, поглощали креветки и шампанское, находясь на борту корпоративного реактивного самолета, который вёз нас на лейбл, который давал нам 4,5 миллиона долларов каждый раз, когда мы давали согласие на запись очередного альбома. Мы полагали, что Дуг Моррис хочет оказать нам некоторую поддержку и сказать, насколько он гордится нами за то, что мы остались верны себе (sticking to our guns), несмотря на провалившийся тур и реорганизацию на лейбле. В конце концов, нам казалось, что наша карьера вот-вот снова пойдёт в гору. Мы ещё никогда не были так глупы.
Первое, что случилась, когда мы прибыли на «Уорнер», Кораби не позволили войти в офис Морриса. Его заставили ждать снаружи в вестибюле с секретарем Ковача.
Офис, вероятно, стоил столько, сколько стоил мой дом. Он был отделан тиковым деревом чудесной работы, и там было пианино XIX-го века, которое элегантно и величаво располагалось в углу. Моррис сидел на роскошном бархатном диване перед столом из тика, куря сигару, которая стоила, наверное, не одну сотню долларов. Мы вошли и сели напротив него. Для нас было поставлено четыре стула: один для Томми, один для меня, один для Ковача и один пустой. Моррис был очень умным и проницательным человеком.
Он сидел, откинувшись назад в бархат, и выглядел очень лысым, уверенным и богатым, затем он перенёс свой вес вперёд и уставился прямо на нас. “Так”, начал он, выдохнув облако ядовитого газа от сигары. “Мы думали о том, что мы должны сделать”.
Он сделал паузу и посмотрел в кончик своей сигары, будто раздумывая, зажечь её снова или нет. Мы сидели неуверенные, был ли нам только что задан вопрос, и должны ли мы на него отвечать. Затем он продолжал: “И вот, что мы должны сделать — избавиться от парня, который не звезда”.
Потом он продолжил рассказывать нам о разных временах, когда он давал группам, находящимся в том же положении, что и мы, идеи, которые обернулись для них успехом. “Вот, что я вам скажу. Позовите старого парня. Верните его. Это всем понравится. Мы выпустим живой альбом и отправим вас, парни, в тур. После этого мы посадим вас в студию для записи нового альбома”. Он даже не потрудился назвать Джона или Винса по именам.
Когда мы не согласились и попытались об’яснить ему все причины, почему Винс сдерживал нас, и что Кораби более крут, потому что идёт в ногу с тем, что происходит сейчас в рок-музыке, он оборвал нас. “Мы покончили с этим”, сказал он грубо. “Всё это — чушь”.
Я был близок к тому, чтобы взорваться. Я встал и уже было начал своё обычное, “Пошёл ты…, мы в тебе не нуждаемся”, когда секретарь Морриса об’явил, что пришла Сильвия Рон (Sylvia Rhone). Рон сменила Боба Красноу (Bob Krasnow) на посту главы «Электра Рекордс» («Elektra Records»). Она была женщиной, занимающей ведущее положение в звукозаписывающем бизнесе, и, что бы мы ни говорили, ей не обязательно было постигать глубокое философское и гуманистическое значение таких песен, как “Girls, Girls, Girls”.
Но, к нашему удивлению, она выступила на нашей стороне. “Им не нужен Винс, Дуг”, сказала она. “Они великолепны так, как они есть. Они очень востребованы с Джоном. Джон очень популярен”.
“Да, да”, начали вмешиваться мы все. “У Джона более органичный голос. То, что мы делали в восьмидесятых, осталось в восьмидесятых, но сейчас девяностые. Совсем другое время”.
“Точно. Совсем другое время”, как попугай повторила Рон.
Моррис погасил свою сигару и посмотрел на Сильвию. “Ты действительно так считаешь?”
“Абсолютно”, сказала она ещё более убедительно.
“Ну, тогда”, сказал он. “Я соглашаюсь с Сильвией”.
Я взволнованно посмотрел на Ковача. Встреча, которая началась как катастрофа, превращалась в триумф. Но Ковач не разделял мой энтузиазм. Его лицо выглядело мрачным и озабоченным, как семафор, высвечивая мне предупреждение: “Здесь … воняет… крысятиной”. (”I… smell… a … rat”)