А если бы остановили?
Но сейчас Альбертино чувствовал себя совершенно измотанным.
Он пришел к четырехэтажному дому. Современному. Хорошо отделанному. Жилому. Вокруг высажены ели. Во дворе — теннисный корт.
Поднялся на третий этаж.
Открыл дверь.
Очутившись в домашней обстановке, он сразу почувствовал себя лучше. Открыл рот и глубоко вдохнул. Он уже часа три так не дышал.
Снял куртку.
Из гостиной слышалась музыка.
Сельваджа.
Сельваджа была дома. Альбертино вошел в гостиную.
Большая комната. Мраморный пол. Большой камин из камня и дерева. Серебро. На стене два слоновых бивня. Широкие окна. Красные занавески и диваны, обтянутые красной кожей, мягкие и удобные.
Лежа перед телевизором на диване, Сельваджа, в тигровом купальнике, поднимала и опускала ногу в ритме музыки.
Сидни Ром на экране делала то же самое.
«Вверх, вниз. Вверх, вниз. Раз, два», — говорила Сидни.
У Сельваджи было цветущее, средиземноморское, гибкое тело, и она работала над тем, чтобы поддерживать его в таком состоянии. Ноги длинные и стройные. Упругая попка. Плоский живот. Мускулистая. В лифчик знойной расцветки втиснуты большие круглые груди. Волосы длинные, львиная грива. Цвета среднего между саванна блонд и каштановым. В общем, как у Тины Тернер.
Крупный рот, весь в коллагене, вздернутый носик и огромные очень темные глаза. Но самым впечатляющим был цвет кожи. Шоколадный. Сельваджа как проклятая проводила на лежаке под солнцем дни напролет.
Она обернулась и увидела неподвижного, страшного человека, смотревшего на нее.
Она подскочила.
Вор? Маньяк? Насильник?
Потом узнала его. Перед ней стоял Альби. Ее Альби. Ее муж. Просто на нем были ужасные красные штаны, он был весь мокрый, волосы в грязи, на лице — безумное выражение.
«Боже мой… Боже мой… Что с тобой случилось?» — спросила она, поднося ко рту ладонь.
«Киска! Киска моя! Иди ко мне», — ответил он, чуть не скуля от радости.
Она бросилась к нему, легко, вприпрыжку, и обняла его. Альбертино крепко прижал жену к груди. Стал целовать ее, везде, в лоб, в шею, в губы. И бормотал, как ребенок:
«Крошка моя… ты не представляешь… не представляешь…»
«Альби? Что с тобой случилось, Альби?» — мяукала она.
Альбертино рассказал ей странную, пуганую, нелепую историю. Опустив смерть Выпендрилы, шарики, разбитую машину.
В общем, историю без начала и конца.
Сельваджа мало знала о делах мужа. Не интересовалась, не хотела знать и верила тому, что он рассказывал. Он приносил деньги, разве не это важно? Альбертино сказал ей, что помогает Игнацио Петрони в его работе по разведению комнатных растений. Такое прикрытие было у Ягуара. И действительно, Альбертино постоянно приносил домой сингониум, фикусы и папоротники.
А Сельваджа все время их засушивала. Тяжелая рука.
«Милый, немедленно иди в душ… посмотри, на кого ты похож. Ты простудишься… а я тебе приготовлю ньокки по-соррентински!» — сказала Сельваджа, ластившаяся к нему, как кошка.
Альбертино шарахнулся от нее:
«Нет! Нет! Пожалуйста! Только не ньокки!»
«Видишь, как тебе плохо! В первый раз, сколько я тебя знаю, ты не хочешь ньокки. А твоя киска так старалась!»
«Не говори больше при мне это слово!» — заорал он на нее, его ужасно мутило.
Как вампира от чеснока.
Он чувствовал себя отвратительно. Если он положит в рот один вареник, один-единственный, с сыром и помидорами, то умрет.
Он отправился в ванную приводить себя в чувство.
Любовно осмотрелся.
Не то что в Бутербродной академии.
Он только мать родную не продал, чтобы так отделать ванную. Но она того стоила. Ее планировала известная дизайнерша. Русская графиня-эмигрантка.
У благородной дамы был сын-наркоман, задолжавший Альбертино денег. Альбертино долг простил, но при условии, что мать наркомана отделает ему уборную.
Теперь стены были оклеены синими обоями, на которых были нарисованы зеленые пальмы. Золотые листья. Белый умывальник. Зеркала. Колонны из настоящего бамбука. И ванна «Перспекс». Прозрачная.
Потрясно.
Альбертино разделся и встал под душ. Под горячей водой ему сразу получшело. Холод, пробравший его до костей, стал отступать. Мышцы начали расслабляться.
Я это сделал!
Он выжил. Однако надо было извлечь товар. Об этом говорил ему очистительный душ.
Он наскоро вытерся. Проверил, закрыта ли дверь.
Теперь он был готов.
Начало операции по прочистке! Достанем их!
Альбертино скрючился на пластмассовом горшке.
Он не хотел рисковать и утопить яйца в унитазе.
И он принялся напрягаться, пыхтеть, корчиться и тужиться на горшке. Десять минут. Пятнадцать.