С каждым новым выступлением наше оформление сцены выглядело всё лучше и лучше: у Мика была дюжина прожекторов, которые он купил у Дона Доккена (Don Dokken) и мониторы, которые он украл у своей бывшей группы «White Horse». У нас была грязно-белая, запачканная кровью, простыня, которую мы сняли с кровати Томми и большими черными буквами написали на ней наше название. Вдохновлённые «Queen», Томми и Винс соорудили трех’ярусную ударную установку: рама два на четыре метра была покрашена в белый цвет и обтянута поверх черной тканью с установленными на ней пятнадцатью вспышками, а также черепами и барабанными палочками. Вся эта конструкция весила примерно тонну, и был жуткий геморрой — собирать и разбирать её каждый раз. Также мы сделали маленькие коробочки из разноцветного оргстекла с лампочками внутри. Всё шоу было сплошной мешаниной того, что, по нашему мнению, выглядело круто и в то же время не требовало никаких затрат. Мы красили пластик на барабанах, устанавливали канделябры вдоль всей сцены, прикрепляли головы кукол на концы барабанных палочек, повязывали какие-то платки, где только было можно, украшали наши гитары цветной лентой, обворачивались телефонными шнурами и использовали самые свирепые записи, которые мы только могли найти, чтобы раскачать толпу перед нашими выступлениями.
Когда мы полностью распродали ряд шоу в «Виски», я был в таком исступлении, что позвонил моим бабушке и дедушке и сказал: “Вы не поверите! Мы распродавали три ночи в «Виски». Мы сделали это, чёрт побери!”.
“Сделали что?.. “, — спросил дедушка. “Никто даже не знает, кто вы такие”.
И он был прав: мы распродавали шоу за шоу, но ни один лейбл не подписывал с нами контракт. Нам говорили, что наше живое выступление слишком беспорядочное, и нет ни одного шанса, что наша музыка будет когда-либо крутиться на радио или входить в чарты. Хэви-метал мертв, твердили нам; всё, что имело значение — новая волна. Если мы не звучали как «Go-Go’s» или «Knack», то мы их не интересовали. Мы ничего не знали ни о чартах, ни о директорах радиостанций, ни о новой волне. Все, что мы знали, были долбаные обшарпанные маршальские комбики, взрывной рок-н-ролл у нас в штанах и сколько кокаина, Перкодана (Percodan — таблетки), quaaludes и алкоголя можно было достать бесплатно.
Единственная причина, по которой я хотел записать альбом, состояла в том, что я мог таким образом производить ещё большее впечатление на девочек, рассказывая им об этом. Так что мы решили эту проблему, создав наш собственный лейбл «Leathur Records». Мы купили время в самой дешевой студии, которую только смогли найти: крошечное здание в плохом районе на Олимпик Авеню (Olympic Avenue) за шестьдесят долларов в час. Мику понравилось это место, потому что там был большой микшерский пульт (Trident board) и очень маленькие комнатки, которые, как он сказал, подходили лучше для естественной реверберации. Мик уволил звукоинженера и ввел в дело Майкла Уогнера (Michael Wagner) — общительного розовощёкого немца, который работал с метал-группой «Accept». Вместе мы выплюнули «Too Fast for Love» за три пьяных дня. Когда мы не смогли ни с кем договориться о распространении альбома, Коффман делал это сам, раз’езжая повсюду в своём арендованном «Линкольне» и пытаясь уговорить магазины звукозаписей продать хотя бы пару копий. В течение четырех месяцев, однако, у нас появился дистрибьютор «Гринворлд» («Greenworld») и мы продали двадцать тысяч альбомов, что было неплохо для записи, на производство которой было потрачено шесть тысяч долларов.
Мы праздновали выпуск альбома вечеринкой в «Трубадуре», который был одним из моих любимых клубов, потому что там был один парень, из которого я действительно любил вышибать дерьмо. У него были длинные волосы, и он боготворил нас, но он был чересчур надоедливым, из-за чего и страдал. Только я толкнул его назад через Томми, который встал на четвереньки позади него, как вдруг я увидел девчонку с густыми платиново-белыми волосами: яркий румянец на щёчках, тёмно-синие тени на веках, черные кожаные штаны в обтяжку, панковский ремень и черные сапоги с высокими ботфортами.
Она подошла и сказала, “Привет, я Лита. Лита Форд (Lita Ford) из «Runaways». Как тебя зовут?”
“Рик” (Rick), — сказал я.
“Правда что ли?”, - спросила она.
“Да, я Рик”. Я был очень самодовольным и думал, что каждый должен знать моё имя.
“Жаль, — сказала она, — а мне казалось, что ты кто-то другой”.
“Ну, значит, тебе неправильно казалось”, - поглумился я и как обычно задрал нос кверху.
“Очень жаль, Рик, — сказала она, — потому что я хотела расколоть с тобой таблеточку (quaalude)”.
“Правда?” Я заинтересовался.
“Я думала, что ты Никки”.
“Я Никки! Я Никки!” Я чуть было не обмочился от удовольствия, как пёс в предвкушении лакомства.
Она откусила половину таблетки и положила её мне в рот, и это было что-то…
Мы начали болтать и оттягиваться. Прежде, чем я встретил её, я думал о большинстве женщин то же самое, что я думал о своей первой подруге, Саре Хоппер (Sarah Hopper) — надоедливые существа, которые иногда полезны в качестве альтернативы мастурбации. Но Лита был музыкантом, и я мог соотносить себя с нею. Она была милой, умной и абсолютно нормальной женщиной. В разъяренной буре, на которую стала похожа моя жизнь, она была кем-то, за кого я мог уцепиться; кем-то, кто помогал мне твёрдо стоять на ногах.
Однажды ночью Лита, Винс, Бет и я вышли из «Радуги», когда какой-то байкер начал ездить вокруг девчонок и спрашивать, не хотят ли они с ним потрахаться. В то время байкеры об’явили войну рокерам. Мы понаблюдали с минуту, а затем подошли к нему. Мы были в хорошем настроении, поэтому мы не ударили его. Мы попросили его прекратить. Он впился в нас взглядом, а затем сказал, чтобы мы отвалили.
Я носил цепь вокруг талии, пристёгнутую к кожаным штанам застежкой. Я выхватил цепь и начал крутить ею в воздухе, круша головы. Вдруг ещё пара человек присоединилась к драке. Один из них, волосатое чудовище шесть на четыре фута, налетел на меня, как бык, выбив из меня дух и оттесняя меня обратно к кустам. Я опустил цепь на землю, а он схватил мою руку своей кожаной перчаткой, зажал её у себя во рту и ударил по ней прямо в кость со всей силы. Я закричал, адреналин ударил мне в голову, я схватил цепь и начал хлестать его прямо по лицу.
Внезапно он оттолкнул меня, вытащил пистолет и сказал, “Ты арестован, ублюдок”. В волнении я даже не понимал, что два человека, которые присоединились к драке, не были друзьями рокера, это были полицейские, работавшие под прикрытием. Они семь раз саданули меня по лицу дубинками, сломав мне одну скулу и поставив синяк под глазом. Затем они надели на меня наручники и бросили в полицейскую машину. С заднего сидения я видел, как Винс убегал, словно расфуфыренный трусишка (glam chicken), вероятно, потому, что совсем недавно, за несколько недель до этого, он был арестован в «Трубадуре» за избиение девчонки, которой не понравилось обмундирование морской пехоты США, в которую он был одет.
“Гребаный панк”, - орал на меня большой полицейский. “Избиение полицейского. Ты понимаешь, что ты делаешь?”
Автомобиль с визгом остановился в начале переулка. Он схватил меня одной рукой сразу за оба локтя, вытащил из машины и бросил на землю. Затем он и его напарник принялись бить меня ногами в живот и по лицу. Всякий раз, когда я поворачивался на живот, чтобы попытаться защитить себя от ударов, они переворачивали меня снова таким образом, чтобы бить по самым уязвимым местам.
Той ночью я оказался в тюрьме весь в крови, со смазанной косметикой и сломанными ногтями. Мне вменяли нападение на полицейского с применением смертоносного оружия. Я провёл там две ночи с полицейскими, которые угрожали засадить меня на пять лет без права на досрочное освобождение. (Полиция, однако, не перестала давить на обвиняемых, не смотря на недавно разразившийся скандал, когда множество людей обвинили полицейских в преследованиях и избиениях на Сансет Стрип.)