Я никогда не обращал особого внимания на девочек. Я встретил мою первую любовь в доме братьев Гарсиа. Ей было четырнадцать, и кто-то из младших братьев Гарсиа — их была, по крайней мере, дюжина этих братьев Гарсиа, которые постоянно носились вокруг — привёл её домой из младших классов средней школы. Мы начали околачиваться вместе, и через какое-то время я уже думал, что мы встречаемся.
Однажды вечером я предложил ей прогуляться со мной, но она сказала, что родители заставили её сидеть с ними дома. Так что вместо этого мы с Джо Эбби пошли в боулинг — и вдруг она появилась там с другим парнем. Я был опустошён. Я спросил её, что происходит, а она пробормотала что-то нечленораздельное, потому что была пьяна. Я вдруг почувствовал впрыск тестостерона в моё сердце, заставивший мою кровь вспыхнуть, мои друзья вытащили меня из боулинга и увезли на своей машине. В тот день я разочаровался в женщинах. Все мысли о девочках, свиданиях и сексе покатились ко всем чертям, позволив мне таким образом проводить ещё больше времени, занимаясь гитарой. На Рождество того года моя тетя Энни (Annie), которая всегда верила в меня, даже когда не верили друзья и семья, купила мне раздолбанный «Лес Пол» (a beat-to-shit «Les Paul») за девяносто восемь долларов. Затем в мае один парень, закончив школу, отдал мне свой «Стратокастер» 1954-го года («1954 Stratocaster»), потому что он никогда на нём не играл. К тому времени я больше не был одним из трех лучших гитаристов в своей возрастной группе. Я был лучшим.
Скоро я прекратил играть с «Гарсеа Бразерс»: это стало слишком опасным. Дела банды всегда пересекались с делами группы, и конкурирующие группировки постоянно приезжали, чтобы устраивать разборки. Один из «Гарсиа Братерс» позднее сел в тюрьму за непреднамеренное убийство маленькой девочки при стрельбе из проезжающего автомобиля, а другой закончил, играя в группе Ричарда Маркса (Richard Marx — известный поп-исполнитель конца 80-ых начала 90-ых годов). Я же говорил вам, что они были скверными ребятами.
Братья обычно работали с певцом по имени Антон (Antone), который был, наверное, одним из самых выдающихся черных исполнителей, которых я когда-либо слышал. Он рассказал мне о блюзовой группе из Фресно (Fresno — город в Калифорнии), он работал с ними, и им нужен был гитарист. Так что я взял две свои гитары, позаимствовал ревербератор у друга, они посадили меня в тачку и привезли во Фресно.
Сначала это было волнительно, потому что они были абсолютно чёрной группой, и хотели, чтобы я научил их ритм-н-соулу (rhythm and soul — разновидность блюзовой негритянской музыки). Я сидел с ними целыми днями и показывал им всё, что знал, а по ночам я спал на бильярдном столе в здании их клуба. Но по прошествии недели они начали разочаровываться, когда поняли, что не звучат, как Джон Ли Хукер (John Lee Hooker), хотя я постоянно говорил им, чтобы они не волновались по этому поводу и расслабились, и что терпение — это одна из составных частей соула. Пока я об’яснял им, что ощущение блюза вот-вот придёт, на «Кадиллаке» 60-го года («196 °Cadillac») под’ехал какой-то старший черный парень с несчастной акустической гитарой на сидении. Он был таким огромным, что, когда он открыл дверь и вышел из машины, его руки фактически доставали до земли. “Вот это и есть блюз”, сказал я парням из группы. “Вы живёте в блюзе”. Но они просто не способны были играть его, независимо от того, как ужасно они этого хотели. Я был настолько подавлен, я чувствовал себя слишком старым, чтобы так впустую тратить свое время. Полагаю, что я всегда чувствовал себя подобным образом, я был слишком стар даже в семнадцать лет.
Я уехал во Фресно без копейки наличных денег, рассчитывая, что скоро мы будем зарабатывать собственными выступлениями. Но никаких выступлений не последовало, и я остался без гроша. Поэтому я занял десять долларов на пропитание у барабанщика. Спустя несколько дней, я только и слышал, что, “Ты должен мне десять долларов”. Они получали бесплатные уроки, и всё, о чём они могли думать, было только деньги и жадность. В свободное время я собирал арбузы, чтобы подзаработать на продовольствие, но у меня не было достаточно денег, чтобы вернуть свой долг. Поэтому группа закончилась прежде, чем даже началась. Они привезли меня домой, только для того, чтобы взять с моей тёти Тельмы десять долларов, когда та открыла дверь. Жадность, как правило, это самое большое препятствие на пути к успеху, следующее после эгоизма.
(Позднее я смог компенсировать это тёте Тельме, которая потом стала самой большой фанаткой «Motley Crue». Она собирала все вырезки из новостных газет, подписывалась на все металлические журналы, и, несмотря на то, что была частично глухой, ходила на все наши концерты, на какие только могла. Однако, когда её муж умер, она исчезла. В конце концов, я нашел её живущей в доме без отопления, без воды, без ковра, с облупившейся краской и обвалившейся крышей. Я послал ее деньги на ремонт дома, и каждый раз, когда видел её потом, я незаметно подсовывал ей несколько сотен, чтобы она могла заплатить за газ и воду. Она всегда говорила мне, что не понимает, как у кого-то может быть столько денег, сколько давал ей я. Как и мой отец, она так никогда и не утратила своего детского простодушия).
Когда я вернулся домой после Фресно, в сарае за домом моих родителей жил мой друг Рон (Ron). К тому времени я уже более или менее оборудовал своё жилище. Там был ультрафиолет, которым отсвечивали красные и зелёные психоделические плакаты, висевшие на стенах. У меня был телевизор, который кто-то оставил на углу улицы за ненадобностью, и я всё ещё пользовался самодельной стереосистемой, которую так давно смастерил из проигрывателя своей сестры. Рон и я любили «кросстопс» («crosstops» — таблетки амфетамина), от которых мы ловили глюки (trucker speed — визуальные эффекты, галлюцинации, вызванные приёмом амфетамина) и которые можно было купить в любой аптеке по десять долларов за сотню. Мы глотали их горстями и путешествовали автостопом так далеко, куда только можно было доехать, а затем, когда их действие постепенно ослабевало, на рассвете мы возвращались домой из какого-нибудь Уиттиера (Whittier — город в Калифорнии) или откуда-нибудь ещё.
После амфетамина я увлёкся «Секоналом» («Seconal»), который являлся сильным болеутоляющим средством и который я запивал сло-джином (sloe gin — сливовый ликёр). («Seconal» — таблетки, прямо или косвенно, ставшие причиной смерти Мерлин Монро и Джими Хендрикса). Я так подсел на него, что мой врач сказал мне, что я умру, если я не прекращу это делать. Поэтому я сразу же полностью отказался от него, что было самой большой глупостью, которую я мог совершить, так как резкое прекращение приёма болеутоляющего могло погрузить меня в кому. Когда вы становитесь старше, вы начинаете беспокоиться о смерти и вашей собственной смертности намного больше, чем в молодости. Однако с открытием клонирования (которое, я уверен, в тайне уже произвели с человеком), мы находимся всего лишь в одном шаге от искусственного воссоздания людей для избранных (то есть, для богатых).
Я никогда по-настоящему не был в состоянии психоделии. До тех пор, пока кто-то из тех, кого я встретил, путешествуя автостопом, не предложил мне мескалин (mescaline). Я проглотил примерно половину таблетки, которая была размером с «Rolaid» (мятная таблетка от изжоги). Когда ничего не произошло, я проглотил вторую половинку. И после этого меня будто ударили дубинкой по голове. Я был под кайфом три дня. Я видел, как люди исчезают, проходят сквозь стены и плавают по воздуху, всё было будто неосязаемым. Всё, о чём я мог думать, было, “Когда же я, наконец, приземлюсь?” Однажды я попробовал немного оранжевой мелкозернистой кислоты (orange microdot acid — ЛСД), и со мной произошло то же самое.