Мы вдвоем стояли на краю опустевшей площади. Мусор, несколько больших пятен крови на брусчатке, белая надпись «Верните Пушкина» на постаменте памятника. Это уже попахивало экстремизмом. Поле ещё одного проигранного боя. Что может вдохновлять ещё больше? В своё время Анри Дюнан был потрясен подобным местом и из-за этого основал свою знаменитую организацию. Красного креста не было бы без ещё одной кровавой драмы, без очередного поражения. Я посмотрел на своего попутчика: он безмолвствовал. Это и было страшно. И только сейчас я заметил, что до сих пор держу в руке фарфорового бегемотика. Я посмотрел на него и разжал пальцы. Он разбился и утонул в луже. Последняя прекрасная вещь в этой истории пошла ко дну.
Как бы это иронично ни звучало, но наш дальнейший маршрут пролегал от Маяковского до Маяковского. По дороге мы заглядывали в арки и видели там наших. Они посылали нас куда подальше, и мы не отставали от них: на Фонтанке мы переругивались больше получаса и своими криками разогнали всех людей. Они так забавно делали вид, что ничего не замечают, но постоянно оглядывались и ускоряли шаг. А мы потом подошли друг к другу, пожали руки и немного поболтали по душам, спрятавшись от дождя под строительными лесами. Ребята оказались с севера города, приехали потусоваться в центре, ведь здесь «движуха нереальная» каждый день. Да, весь цвет нации был всегда с окраин, ведь там не притворялись богами, а просто жили, в отличие от вычурного центра. Мимо нас с грохотом проехали два больших полицейских броневика, раскрашенных для ведения боя в городе. Но даже такая маскировка не могла спрятать многотонную махину на фоне пестрых вывесок и разноцветных машин. Хотя, если выжечь всё дотла… Где-то здесь поблизости жил Пушкин, обедал Достоевский. Я тяжело вздохнул. Теперь даже табличек не осталось, всё забыли и переписали. Нет больше таких людей в истории.
Потом мы наткнулись на марширующих по улице неонацистов. Парочка полицейских настороженно стояла на другой стороне и с опаской смотрела на колонну людей в черных одеждах. Но мы знали, что это веселые ребята, только вот лысые. Я почему-то не любил лысых людей. Особенно когда их много. Лучшее поведение в подобной ситуации – пошутить. Громко, с чувством и желательно про семью вавилонян, прятавшихся в подвале от эсэсовцев где-нибудь в Польше. Все любят анекдоты про вавилонян, особенно эти парни.
И вот, наконец, мы вышли на улицу Маяковского.
Мы становились в нескольких переулках от конечной остановки и сели в кафе. Мой товарищ с улицы увидел, что там сидят его знакомые. Нас там как будто уже ждали. Здесь никто не называет настоящих имён, все играют свои роли, как в театре.
Обеденная пьеса
Издатель. Если мы хотим любить, то это нам не важно.
Мы не сможем убить, даже если страшно.
Что это за любовь, если за неё прольются реки крови?
Даже если ты король, то не сносить тебе короны.
Экстремист. И почему этого чудака еще писателем не зовут? У нас же их так мало…
Издатель. Не обесценивай.
Экстремист. Ты говоришь то, что невозможно. Кровь будет.
Издатель. Тогда я в этом отказываюсь участвовать!
Главный. Тихо, оба. Один из вас печатает налево книги, а второй раздает их своей молодежи. Ну, вы, видимо, не знали про это. Да, это он (показывает на Издателя) печатает запрещенные книги и передает их тебе (показывает на Экстремиста). Знакомься, Издатель – это твой клиент. И не надо тут из себя святых корчить. Мне напомнить, какими ты еще делами занимаешься? А, Издатель?
Лавочник. Ха-ха-ха, некоторые из них просто уморительны. Моё любимое – это история про городской порт и ту дрянь, которую ты через него провозил…
Издатель. Ладно, ладно, я молчу. Всё. Без вопросов.
Товарищ. О, ссоры набирают обороты. Всё как всегда. (Мы с ним вместе садимся за стол.)
Проститутка. Кто это с тобой?
Жандарм. Да он везде с ним таскается, собачка, наверное, ха-ха-ха!
Товарищ. А, да это наш текстовик из группы. Все наши песни он написал. Талантище, чтоб его черт побрал, в отличие от такого гнильца, как ты.
Жандарм. Лучше следи за словами.
Товарищ. Без проблем.
Главный. Так. Про что мы тут говорили?
Убийца. А я тебе вот что про Бога скажу: он верит в людей, да вот только людей нет. Человек – умер!