Взгляд отца Сергия, сосредоточенный на могильном холме, налился свинцовой тяжестью.
– В ту ночь меня вновь разбудил вой, но на это раз выли не трубы и не животное, а Йована. Она неистово кричала, обвиняя меня в чем-то, но я никак не мог взять в толк, чем ей не угодил. Ее прямо колотило от ярости и отчаяния, словно произошла какая-то трагедия, в которой был виноват я. Только обвинения, когда я расслышал их, показались мне слишком нелепыми для такой бурной реакции: причиной истерики стало то, что я, пеленая детей, снова перепутал пеленки, и якобы сделал это намеренно, чтобы нарушить какие-то ее планы. Вначале я решил, что моя жена сошла с ума. Ну на какие планы могут повлиять пеленки? Что случится такого страшного, если вдруг сын окажется в розовом, а дочь – в голубом?! Потом в глаза мне бросилось кровавое пятно на ночной сорочке Йованы. Руки у нее тоже были в крови. Страшная догадка пронзила меня, и, охваченный ужасом, я бросился в детскую. В кроватке лежал лишь один ребенок, завернутый в розовую пеленку. Если бы не слова Йованы о том, что пеленки были перепутаны, я бы решил, что вижу дочь, ведь близнецы походили друг на друга, как две капли воды, их и при дневном свете трудно было различить, а уж в ночном полумраке и подавно. Однако, присмотревшись повнимательнее, я понял, что передо мной сын, и поинтересовался у Йованы, где наша малышка. Вместо ответа она зарыдала, и я с ужасом осознал, что с маленькой Тияной случилась беда. Долго я не мог добиться от Йованы ответа, после каждого моего вопроса она набрасывалась на меня с проклятиями, а если я приближался, чтобы успокоить ее, то едва успевал увернуться от ее кулаков. В конце концов я оставил ее в покое, и под утро, выплакавшись, она сама мне все рассказала. Причем, с ходу ошарашила признанием, что смерть ребенка была давно спланированным жертвоприношением, только на роль жертвы она готовила сына, а не дочь. И если бы не моя оплошность, все бы прошло, как задумано, а смерть сына она преподнесла бы мне как несчастный случай. Уж не знаю, как она собиралась скрыть от меня тот факт, что ребенок погиб от удара ножом, в подробности она не вдавалась, да это было уже и не важно. Меня потрясли ее слова о том, что грязелечебница была выстроена ради служения дракону. Мой разум отказывался верить в подобное, но сердцем я чувствовал, что все это правда. Да и по Йоване было видно, что она не врет. Она рассказала историю, похожую на сказку, будто бы ее мать Наджа, потерявшая семерых сыновей, нашла способ, как вырастить дракона из обычной кобры. Наджа создала чудовище ради отмщения врагу и защиты своего поселка (сейчас это Миран, а тогда у него было другое название). Дракон избавил поселок от врагов и в дальнейшем стерег его, как верный пес стережет дом хозяина, но ему требовались жертвы. Долгие годы Наджа, а потом и Йована, заманивали своих односельчан к руинам сторожевой башни, где скрывался этот дракон. А если жертву не приводили вовремя, дракон выбирался из укрытия и отправлялся на охоту, и тогда погибало больше одного человека. Гораздо больше! Йована призналась, что ей тяжело было обрекать на смерть своих земляков: с каждым годом чувство вины все сильнее разъедало ее душу, а лет, по ее словам, она прожила немало: паспорт, который она мне показывала, был поддельным, а счет годам она давно потеряла. Древняя магия, связавшая ее с драконом, давала ей силу и не позволяла стареть. Йована измучилась и начала помышлять о смерти, но в конце концов у нее возникла идея построить эту грязелечебницу, тем более что и место для этого имелось подходящее. То самое место, где когда-то с помощью дракона был совершен акт возмездия, после чего там образовалось озеро с целебной грязью. Целебные свойства, как я понял, приписала этой грязи сама Йована, а лечебный эффект достигался путем добавления в питьевую минеральную воду какого-то легкого наркотического вещества: пациентам казалось, что они выздоравливают, а после отъезда эффект исчезал, и многие стремились вернуться обратно. Таким образом, недостатка в клиентах никогда не было, а на роль жертвы отбирали тех, кто вовсе не желал возвращаться домой, и таких всегда хватало. Йоване было не так жаль отдавать на растерзание дракону чужестранцев, и она надеялась, что чувство вины со временем ее отпустит. Она окружила себя надежными людьми и создала нечто вроде секты, члены которой свято верили, что их служение дракону приносит благо им и их землякам. Закончив свою исповедь, она предложила и мне примкнуть к числу таких служителей. Вместо ответа я спросил, зачем ей потребовалось приносить в жертву ребенка, если она могла выбрать для этого кого-то из пациентов. Йована снова занервничала, начала плакать и оскорблять меня, но потом все же объяснила: оказывается, дракон не пожирал людей, а сжигал их, изрыгая пламя, и питался болью и страхом, которые те испытывали, а ребенок нужен был для другого: его кровь, смешанная со слезами оплакавшей его матери, подкрепляла древнее колдовство. Каждая новая хозяйка дракона должна была отдать свое первое дитя, когда оно у нее появится, в качестве личного взноса – такие условия поставило перед Йованой, а до этого перед ее матерью Наджой, некое существо, являвшееся откуда-то с изнанки этого мира. Йована была уверена, что это существо поспособствовало тому, чтобы у нас родились близнецы, как это случилось и у ее матери. Существо сделало так, чтобы отдать дитя было легче. Йована собиралась пожертвовать сыном, а дочке она хотела передать право повелевать драконом, но моя оплошность спутала все ее планы. Йована горевала не о том, что лишилась ребенка, а о том, что продолжить ее дело будет некому: ведь, по ее словам, хозяйкой дракона могла стать только женщина.