После этих четырех слов все остальное следом сказанное кажется просто бормотанием. Но я смогла услышать достаточно, чтобы понять, что у мамы обнаружили трехсантиметровую опухоль в груди и раковые клетки в нескольких лимфоузлах. Их совершенно случайно нашел папа, когда они одним утром были в душе – и я с облегчением увидела, что он так же, как и я, считает странным делиться такой информацией – а мама не хотела нам говорить, пока не узнает точно. Ей назначили мастэктомию с последующим курсом химиотерапии и операцию в этот понедельник… Это уже через три дня.
Мысли промелькнули, как ураган – для любителя все исправлять у меня очень мало времени. Мне надо прочитать кучу книг, чтобы знать ответы: были ли они на консультации у другого специалиста? Как долго она будет отходить от операции? Как скоро можно начать химию? Какие лекарства назначили? И я задумалась, может, все эти вопросы – просто моя реакция на эту новость. Когда папа упомянул, что нашел уплотнения, Рита рассмеялась, после чего сорвалась на истерические рыдания. Мама говорила на автопилоте, рассказывая все, что узнала у врача. Папа сидел молча, что ему обычно несвойственно.
Я спросила сама себя: неужели это именно такая реакция, когда узнаешь, что твои близкие могут умереть?
Когда мама закончила, она пообещала, что будет сильной, и мы справимся, а сейчас она хочет ненадолго прилечь. Но я едва могла дышать, и от одного моего взгляда на папу мне понятно, что он чувствует себя намного, намного хуже.
Мы с Ритой смотрели «Улику» почти с выключенным звуком. Она свернулась калачиком у меня на коленях, когда папа ушел в спальню.
Я достала телефон и просмотрела все сайты, рассказывающие о третьей стадии рака, и пометила, что мне предстоит изучить для маминого выздоровления. Когда прошли финальные титры, а экран стал черным, я поняла, что фильм закончился.
Сейчас я ничего не могу сделать. Мама не хочет, чтобы мы что-то делали или ухаживали за ней. Она хочет, чтобы мы «жили своей жизнью» и «не забивали себе головы». Она что, не знает нас с папой?
***
Спустя всего пару часов после нашего разговора этот рак стал частью нашей жизни и занял в нашем доме столько же места, сколько и любой из нас. Все, о чем я могу думать, когда смотрю на маму – это рак. И я без понятия, что мне теперь делать.
– Я думала, сегодня вечеринка у Таси? – спрашивает мама, и я возвращаю свое внимание на наш разговор. Она хорошо выглядит, правда немного уставшей, и жарит сыр на гриле. Знаете, приготовление ужина для всей семьи – это ее обычное занятие в пятничный вечер, как и сегодня. Конечно, мы могли бы предложить ей помочь, чтобы она присела и отдохнула, но она нас убьет.
– Так и есть, – я подхватываю несколько кусочков сыра из ее тарелки. – Но я остаюсь дома.
– Ни в коем случае, – мама поворачивается ко мне с «даже-не-спорь-со-мной» лицом. – Завтра открывается магазин Леры.
– Я знаю.
– Сегодня ты идешь гулять и останешься ночевать у себя, – настаивает папа. – Я отведу маму в кино, потом привезу домой и… – он пританцовывает рядом с ней. – Поверь мне, ты точно не захочешь быть дома и увидеть, что произойдет после.
Боже мой, я не хочу слышать все подробности, так что закрываю уши, как Рита, и делаю вид, будто готова залезть под барную стойку.
– Хорошо, вы выиграли, – соглашаюсь я, стараясь говорить непринужденно и скрыть панику в глазах, ведь я не хочу покидать маму. – Но завтра мы вчетвером идем гулять.
Папа кивает и пытается храбро улыбнуться. Я еще никогда не видела его таким сломленным.
***
Если честно, я очень рада, что смогла выбраться из дома. Хуже всего для мамы – видеть, как взволнованно мы следим за каждым ее шагом. Папа заверил, что моя очередь заботы о маме наступит через несколько недель. Я справлюсь. Рита, конечно, милая, но ей всего восемнадцать, и она немного не самостоятельная. Она хороша, когда кого-то нужно подбодрить. Я же – дочь, способная справиться со всем дерьмом. Я буду той, кто будет возить маму на консультации, задавать кучу вопросов, заботиться о ней, пока папа на работе, и, конечно же, сведу ее всем этим с ума.
Но сейчас я чувствую себя просто ужасно. Единственные, кого я хочу сейчас видеть, кроме моей семьи – это мои девчонки.
Новая квартира Таси – это огромный шаг после комнаты в общежитии. Я думала, после выпуска она переедет ко мне, но ей захотелось жить в городе, и, каждый раз приезжая в гости, я не могу ее в этом винить. Ее дом стоит севернее Gaslamp Quarter, он гигантский и многоквартирный, с высокими потолками и окнами во всю стену, с видом на гавань, и находится всего в паре кварталов от любимого Donut Bar. Эх, счастливая женщина.
– Полина-а-а-а! – слышу вопль через всю гостиную, и меня обнимают сразу четыре руки. Две принадлежат Тасе, а другие – Васе, новой соседке и самой замечательной типичной американской девчонке: светлые золотистые волосы, веснушки, ямочки на щеках и неизменная улыбка. Все это прекрасно сочетается с ее секси-очками девочки-ботаника и сумасшедшим стилем одежды. Вот сегодня на ней голубая футболка Тардис, желто-зеленая юбка в горошек и черно-белые полосатые гольфы.
Тася в черном платье стиля ретро и с гладкой прической а-ля Бетти Пейдж. На их фоне окружающие выглядят простовато.
– Привет, Тася-Вася! – говорю я, прижимаясь лицом к шее Таси, это сейчас то, что мне надо.
Голос Таси звучит у меня в волосах:
– Знаешь, это похоже на имя стриптизерши.
Василиса смеется, освобождаясь от клубка объятий.
– Или как название коктейля.
– Один Тася-Вася со льдом! – заявляю я.
– Запросто, – отвечает Вася и показывает на холодильник на кухне. – Мы можем попытаться придумать его сегодня; клянусь, я принесла все, что только может понадобиться: шейкер, выпивка, пиво, орешки и… – она поднимает правую руку и горланит: – Фритос!
Она разворачивается и убегает, чтобы открыть дверь, а я одобрительно киваю Тасе и говорю:
– Мне нравится эта девчонка.
– Кое-кто сказал мне, что в этом доме сегодня фиеста! – я оборачиваюсь на глубокий голос Светы с акцентом. Все в доме замолкают, после чего раздается бурный хохот и аплодисменты. Она входит с сомбреро на голове, заполненной чипсами. Ну до чего же она очаровательная идиотка.
Катя отрывается от неё, направляется ко мне и обнимает за плечи:
– Ты в порядке?
Чуть ранее я звонила Тасе и Кате вкратце рассказать о последних событиях, и они меня хорошо знают, чтобы определить масштабы моей паники.
Я еле отвлекаюсь от завораживающего зрелища Светы, исполняющей несколько странный танец тореадора.
– Ну… Как тебе сказать.
Она чуть отходит и изучает мое лицо, решая, что я здесь исключительно, чтобы отвлечься от обсуждений маминой болезни. Мы все переключаемся на Свету, когда она начинает всем предлагать чипсы из сомбреро. Серьезно, внутренний ребенок, живущий в этой женщине, просто бесподобен.
Я очертила круг над головой:
– А что это за иде…
– Без понятия, – перебивает меня Катя. – Она сходила с Настей за пивом и вернулась вот с этим. Не снимала это дурацкое сомбреро несколько часов и уже трижды заполняла чипсами. Так что в сторонку, дамы, – она наклоняется и достает пиво из холодильника. – Она только моя.
Как только упомянули её имя, в другом углу комнаты я увидела Настю. Наверно, они зашли вместе. У меня в желудке становится горячо, когда я слышу, как она смеется над шуткой Светы и поднимает руку, чтобы поправить свою бейсболку. Её бицепс напрягается, и мой живот сводит. Я залпом выпиваю половину своего пива, чтобы прогнать это чувство выходящим воображаемым паром.
– Я не знала, что Настя будет здесь.
О чем я только думала? Ведь они не оставят её одну дома. Настя еще больше загрузила мой и так уже замученный и с трудом справляющийся со всем этим мозг. Катя вертит в руках свое открытое пиво, слегка улыбаясь одними глазами:
– Это ничего?
Мы – цивилизованные люди и члены одной компании, напоминаю я себе.