Я сразу понял, что вся болтовня Хейка насчет съемок в древних развалинах служит лишь дымовой завесой. Он получил официальное разрешение снимать достопримечательности Афин вроде Акрополя и храма Зевса, но только для прикрытия. Даже если бы министерство государственных музеев позволило ему сделать свои драгоценные памятники старины фоном для съемок, осуществить это было бы невозможно. Не станете же вы снимать сцены любовных услад нимф и фавнов, когда на все это глазеет толпа туристов? Ясное дело, тут нужен какой-нибудь укромный уголок.
График съемок Хейка был прост. Дня три он делал вид, будто снимает милые сердцу туриста памятники, но камеры при этом не заряжались. Затем продюсер вместе с кинооператорами и с реквизитом отплыл на яхте вести натурные съемки в красивой бухточке подальше от людных мест.
Реквизит состоял в основном из трех «обломков» колонн, по заказу Геннадио изготовленных из дранки и штукатурки. Колонны были всего трех футов высотой и очень легкие, но, когда их устанавливали на выступ скалы над пляжем, выглядели точь-в-точь как руины древнего храма. Кроме того, «для декора» использовали две-три урны из папье-маше.
Впрочем, нельзя сказать, чтобы сцена нуждалась в дополнительных украшениях, когда там резвились нимфы и фавны.
Тут в дело вступала мадемуазель Кауфман. Хейк недаром назвал ее своим «техническим советником». Я не воспринимал это всерьез, пока они не начали снимать эпизоды, посвященные самим оргиям. Вот тогда-то Кауфман, с ее внешностью невинной девочки, стала объяснять, какие фокусы нимфам надлежит проделывать друг с другом. Некоторые ее фантазии даже меня вогнали в краску. Я заметил, что игры мужчин ее мало интересуют. Ими занимался сам Хейк.
Положа руку на сердце, мне через некоторое время все это изрядно наскучило. Хорошенького понемножку, как вы понимаете.
Скандал разразился в мое отсутствие.
Обеспечив Хейка актерами и проследив, чтобы финансовые расчеты выполнялись ежедневно, я не видел особой надобности торчать там все время. Геннадио исчез сразу после начала съемок, и я подумал: невелика беда, если я подработаю обычным своим занятием. В конце концов, мне надо зарабатывать на жизнь. Тем более, что Ники могла вернуться не раньше чем через месяц. И меня связывал контракт с миссис Карадонтис.
Откровенно говоря, даже знай я, какие дела там творятся, это вряд ли могло что-то изменить. Я не сумел бы остановить Гутара. Думаю, и пытаться бы не стал.
В тот день, который должен был стать для меня последним в Афинах, я возил группу американцев на Парнас. Они провели там около часа, сидя в баре, и уже затемно я привез всю компанию вниз, в отель «Гранд Бретань». Я немного поразмыслил, ждать ли их, чтобы доставить в аэропорт, но в конце концов решил отдохнуть и поехал домой. К счастью, по дороге я принял еще одно мудрое решение — заглянуть в таверну и выпить перед сном стаканчик бренди.
Там меня ждало сообщение от Геннадио: «Немедленно позвоните» и телефон его конторы.
Он схватил трубку после первого же сигнала и не стал тратить время на приветствия.
— Где вы сейчас? В таверне?
— Да.
— Немедленно приезжайте ко мне в контору.
— Я…
— Не спорьте, недосуг. Сию минуту ко мне. Но машину оставьте у клуба. Ее не должны видеть возле конторы. Понятно?
— Но…
— Сейчас же сюда, слышите? Ради самого себя, торопитесь!
Геннадио бросил трубку.
В голосе его звучал панический страх, и одно это здорово напугало меня. Я стоя опрокинул в себя стаканчик и помчался в контору.
Что мне особенно не понравилось, так это приказ оставить машину поодаль. Это означало, что связь со мной представляла для маклера какую-то опасность. Тем не менее ради меня (или грек только так выразился?) он хотел поговорить. Я даже подумал, а не полезнее ли для моего здоровья проигнорировать вызов. Но я плюхнулся в машину и полетел к Турколимано.
В кабинете Геннадио свет не горел, но он открыл дверь, как только я постучался. В кладовке было светло.
— Где вы поставили машину? — шепотом спросил маклер.
— Там, где вы мне сказали.
— Очень хорошо. Входите.
Геннадио запер дверь и повел меня на склад. При свете лампы я увидел, что его лицо покрыто испариной.